Нефритовая лиса - Крис Велрайт

Ицин закричала, отшатнулась, потеряв равновесие, и упала на землю, ударившись локтем. Пасть щелкнула буквально в нескольких пальцах от её лица, но прежде, чем тварь успела рвануться снова, из мрака выскользнуло другое существо. Ещё более жуткое. Оно налетело стремительно, будто вынырнуло из самой пустоты, и вонзилось в длиннорукого, поглощая его целиком. Не было ни крика, ни борьбы. Просто хищный рывок, и то, что тянуло к ней свои руки, исчезло, утонув в глотке чужого.

Тишина повисла на миг, и только её собственное дыхание, рваное и хриплое, казалось неуместным в этой жуткой сцене.

Ицин лишь успела вдохнуть, как из мрака показались другие лапы — скользкие, длинные, извивающиеся, словно черви. Они потянулись к её ногам, что потеряли спасительную тропу, обвили лодыжки. Кожа на их пальцах была холодной, мокрой, слизистой, и от прикосновения у неё вырвался сдавленный крик.

Один за другим мерзкие пальцы сомкнулись крепче, сжались, словно проверяя, насколько прочно держат её.

— Нет! Нет! — закричала Ицин, голос сорвался до визга.

Она рванулась изо всех сил, ползком, хватаясь ладонями за пыльную землю, острые камешки и клочья сухой травы. Ладони срывались, ногти ломались, кожа рвалась в кровь, но она двигалась вперёд, к свету, к кострам, к кругу.

Слёзы текли по её лицу, смешиваясь с пылью, дыхание срывалось на хрип.

— Помогите! Пожалуйста! — закричала она в сторону танцующих фигур.

Она металась взглядом, выискивая знакомые силуэты девушек у костров. Тех, что обещали защиту. Тех, что звали к себе.

Тени в круге продолжали плясать. Но казалось, что теперь они движутся чуть медленнее, а их лица под масками оборачиваются к ней.

Что-то навалилось на неё сзади, резко, как лавина, и вдавило в землю. Ицин вскрикнула, но крик оборвался, будто из груди вырвали весь воздух. Существо не просто прижало её, оно впилось в каждую клетку, растеклось внутри, словно не имело формы. Жидкая тьма проникала под кожу, в суставы, в дыхание, в разум.

Она билась, но не могла вырваться. Внутри всё выворачивалось, ломалось, тянулось, кто-то развинчивал её тело по косточкам, смакуя каждый рывок.

Тени у костров захохотали. Их смех трещал и скрипел, сливаясь из десятков звуков: визг куклы, скрежет металла, лай, хрип, детский смех и предсмертный вопль одновременно. Тот самый смех, что уже был знаком Ицин.

Пляски превратились в дёрганые судороги, костры — в пасти, рвущие небо языками огня. Всё вокруг обернулось хаосом, какофонией, не предназначенной для человеческого слуха.

Ицин захрипела, пытаясь вдохнуть, но каждое движение приносило новую вспышку боли. Казалось, её не просто ломали, её душу вытягивали наружу, рвали на части, пробуя на вкус.

И тогда среди безумного шума прорывались голоса, громкие, насмешливые, как удары в виски:

— Она думала нас обмануть!

— Она хочет слишком многого!

— Она не принесла нам ничего!

Эти слова падали на неё, как камни, и Ицин вдруг осознала: это не просто крики. Это приговор. Суд. Над тем, кто так долго не выполняла клятвы данной духам. Никто не намеривался слушать ее. Никто не собирался заключать сделок. Они ждали ее лишь для того, чтобы теперь мучить и вымещать свою злобу.

Ицин почувствовала, как из неё что-то вытягивают. Не кровь. Не плоть. Что-то глубже. Тонкую, серебристую, еле уловимую нить, которая не должна была рваться, но рвалась. Это была её воля, её имя, её жизнь. В ней уже не оставалось крика, только хрип, судорожный вдох, и внутри царил невыносимый ужас, слепой и животный.

Существо на её спине дышало и сопело, оставляя ощущение чего-то слизистого и вонючего, как нутро старой рыбы. Оно перестраивалось, растекалось, охватывало её шею, грудь, бедра, будто врастая в неё, как корни в мёртвую землю.

И в тот миг, когда из неё вытягивали последние силы, Ицин вдруг вспомнила всё, что терпела и глотала годами. Как отец продавал её, как брат улыбался, подписывая приговор. Как мать прятала глаза. Как Белый Лотос учила смирению. Как служанки насмехались. Как её жизнь всегда принадлежала кому-то другому. А теперь и это… Жертва, игрушка, безвольная и неспособная что-либо сделать.

И тут внутри что-то хрустнуло, лопнуло.

Нет. Хватит! Нет, нет и ещё раз нет!

Бунтарство, всегда прятавшееся глубоко, вспыхнуло пламенем. Горячим, обжигающим. Она не хотела, чтобы её снова втоптали в грязь, использовали, забрали всё, что у неё было. Не хотела снова оказаться пленницей, обвиняемой, чьей-то разменной монетой.

Её ладони вжались в землю, пальцы содрались до крови, но она оттолкнулась. Грудь выпрямилась, зубы стиснулись до боли.

Ицин закричала — громко, отчаянно, срывая голос, вкладывая в крик всё, что у неё оставалось.

— Нет!!!

Она скинет эту тварь с себя. Она сможет. Она справится. Она не позволит больше никому забирать её жизнь. Ни проклятия, ни обещания, ни клятвы не имеют силы перед желанием человека взять свою судьбу в руки. Она будет сопротивляться всему. Даже если это напрасно. Даже если впереди только смерть. Но она не сдастся просто так.

Она рвалась, хваталась за липкую слизь, тянула её из себя, царапала ногтями собственное тело, ощущая, как под пальцами рвётся кожа. Боль уже не имела значения, она была готова разодрать себя до костей, лишь бы вырвать, избавиться, уничтожить, то чужое, что стремилось отнять у нее все. Пелена безумия, гнева и обиды поглотили ее и когда Ицин показалось, что разум ускользает, раздался рёв. Громкий, пронзительный, раздирающий сам воздух. Это был не крик боли и не рев зверя, это был голос, от которого сама тьма отпрянула.

Он прокатился по пространству, как удар. Воздух завибрировал, дрогнула земля, костры качнулись и взметнулись выше. Эхо рёва отражалось в каждом камне, в каждой тени, в каждой капле этого мира. И в тот же миг всё замерло. Тварь, вцепившаяся в неё, застыла, словно лишённая власти. Крики, смех, шипение оборвались на полуслове. Даже барабаны умолкли. Пламя костров остановилось. Огонь застыл, дым перестал подниматься вверх и замёрз в воздухе, как снежный узор на зеркале. Все звуки исчезли, даже её хриплое дыхание и биение сердца. Весь мир перестал дышать.

Затем окружающие тени — пляшущие, уродливые, шепчущие — начали пятиться назад. Их движения были вялыми, неловкими. Они отступали, шипели, выли, растворялись в дыме, исчезали в трещинах пространства.

Существо, что давило её к земле, дрогнуло и стекло с тела. Отпустило. И что-то вернулось к ней. Сначала —