Нефритовая лиса - Крис Велрайт

Она перевела дыхание.

— У Лотос ничего не нашли, а знаешь, что нашли у тебя в тех мешках? Вещи других девушек. Будто ты воровала всё подряд. А к Лотос ни одной претензии. Она не была с Ту Чжи, не сидела в повозке. Понимаешь теперь?

Голос её стих. Камера снова погрузилась в тишину, нарушаемую только капающей водой и дрожью в плечах Ицин.

— Этого не может быть. — прошептала Ицин, глядя в пол. — Мы всё планировали вместе…Зачем бы ей тогда отдавать мне документы? И почему их не нашли, если стражники забрали их?

Она чувствовала, как внутри неё все переворачивается. Словно потолок над головой медленно трескается, вот-вот обрушится, но она всё равно не может поверить, что это правда.

— Да забудь ты уже о Лотос и вашей дружбе! Найденные у тебя документы были чистыми листами. — вспыхнула Чжа. — Я же тебе говорила: она хитрая, себе на уме. Но ты… ты мне не верила.

Ицин молчала, покачивая головой. В груди всё болезненно сжалось.

— Может быть, она просто притворяется, — слабо проговорила она. — Специально… чтобы не вызвать подозрений. А потом… потом она придёт ко мне. Поможет…

Она и сама слышала, как неуверенно звучат эти слова. Как будто говорит не она, а испуганная девочка, цепляющаяся за последнюю надежду. Но сердце не принимало другую правду. Лотос была рядом. Поддерживала. Они вместе разучивали танцы. Делились историями. Смеялась. Плакали.

Они были близки.

— Это всё было по-настоящему, — выдохнула она. — Лотос помогала мне. Она… она не притворялась. Зачем ей подставлять меня? — слабо добавила Ицин. — В этом нет смысла.

— Есть! — отрезала Чжа. — Ещё какой!

Она наклонилась ближе, прищурилась.

— Где те бумаги, Ицин? Где? — Голос её стал резче. — Они ведь очень ценные? У тебя их нет. Значит, где? У Лотос, да?

Ицин сжала губы и отвела взгляд. Чжа медленно выпрямилась и тяжело выдохнула.

— Я так и знала, — произнесла она уже тише, устало. — Все думают, что ты действовала одна. Что ты украла бумаги и спрятала их. И пока тебя держат в темнице, никто даже не смотрит в её сторону.

Она замолчала на мгновение и добавила уже спокойнее, но с горечью:

— Понимаешь теперь, как это удобно Лотос? Ты — вор, ты — предатель. А она — чистая, ни при чём. Всё сходит с рук. И никто её не тронет. Тебя обвели вокруг пальца. Как ребёнка.

Она продолжала говорить, и каждое её слово, словно капля масла, падало в огонь, уже пылавший внутри Ицин. Сначала было больно. Потом горько. А затем появилась злость. Горячая, тяжёлая, всепоглощающая.

Чжа рассказывала, как ничем не может ей помочь. Что едва наскребла денег на взятку, чтобы охранник разрешил им встретиться. Что через пару дней должен быть вынесен приговор. Что у неё нет связей, нет выхода, нет даже плана. Только страх и беспомощность.

— Я не знаю, как тебя вызволить… — почти шептала она. — А Лотос небось уже и бумаги продала, и теперь сидит в шёлках, радуется. Мерзкая девка. Тварь.

Слова задели глубже, чем Ицин готова была признать. Перед глазами всплыли сцены: как они с Лотос сидели у пруда, болтая ногами в воде, как смеялись над уличным фокусником на рынке, как держались за руки, притворяясь актрисами из столичных пьес. Как Лотос вытирала ей слёзы. Как обнимала её в ту ночь перед побегом.

И всё это — ложь?

Ицин резко вскочила с пола, оттолкнувшись от решетки. Зашагала по камере туда-сюда, как зверь, загнанный в угол.

— Нет, нет, нет… — шептала она. — Этого не может быть.

Она пнула ведро — с грохотом оно покатилось по полу, ударилось о стену, вздрогнуло. Потом пнула его снова, сильнее.

Гнев переполнял её.

— Она не могла… — пробормотала Ицин, сжав кулаки. — Не могла…

Но чем больше она повторяла это, тем явственнее чувствовала: могла. Очень даже могла.

— Какая же… мразь… — выдохнула она. — Подлая, лживая…

Она остановилась, тяжело дыша, руки дрожали. Хотелось разнести тут всё. Вырвать решётки, разрушить стены. Добраться до Лотос. До её тонкого, лукавого лица. До этих лживых глаз. И выдрать ей волосы. Один за другим. До последнего.

Хотелось кричать.

От обиды. От унижения. От чувства, что её снова использовали — хитро и хладнокровно, а она ничего не поняла.

Ицин не выдержала.

Она опустилась на каменный пол, обхватила голову руками и начала рыдать, громко и безудержно. В груди клокотало, вырываясь наружу не только слезами, но и гневом, обидой, бессильной яростью.

— Почему⁈ — выкрикнула она в сторону стены. — Почему со мной вечно такое происходит⁈ Что я сделала не так⁈ Чем я это заслужила⁈

Слова срывались с губ беспорядочно, прерывисто. Она говорила вслух, не к кому-то, а просто чтобы не сойти с ума от собственного голоса в голове.

— Шу Чао! — почти закричала она, — тогда я надеялась, что он поможет! И что? Он оказался подлецом! Потом этот шторм, потом бандиты в гостинице. А теперь, теперь это!

Она снова разрыдалась, уткнувшись в колени, но через несколько мгновений вскинула голову.

— Я старалась, Чжа… Я действительно старалась что-то изменить. Сделать хоть что-то. Я боролась. Я терпела. Я рисковала. А всё только хуже и хуже… — голос её сорвался на шёпот. — Как будто я… проклята. Ты понимаешь?

Чжа молчала.

Она сидела снаружи, глядя на Ицин, не зная, что сказать.

— Проклята… — снова прошептала Ицин. — Я как будто и правда проклята.

Она сорвалась на крик, грубый, истеричный, бессмысленный, просто, чтобы дать звук своей боли и обиде. Ругалась, проклинала Лотос, называла её всеми словами, какие только знала, повторяя одни и те же оскорбления снова и снова, пока голос не начал садиться.

Чжа всё так же молчала. Только смотрела. Она не знала, как её успокоить. Все слова казались пустыми. Оставалось лишь ждать, пока слёзы иссякнут, пока крик стихнет.

Спустя время они снова сели рядом, прижавшись к друг другу. Чжа выглядела вымотанной и сгорбленной, молча смотря в сторону. Ицин же чуть покачиваясь, сжимая в руках булавку, крутя её между пальцами, словно пытаясь найти в этом жесте опору.

— Если я проклята…