Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо

де Арагон» заказала мне статью для раздела культуры в приложении, которое они выпускали к какому-то случаю. Я решила написать про книжные магазины, про их тихое излучение, про магнитные поля, которые они создают на улицах тех кварталов, где гнездятся. Отталкивалась от утверждения Пако Пуче в «Мемуарах книготорговца»: «Невозможно измерить влияние книжного магазина на город, энергию, которую он выплескивает на улицы и передает горожанам. Статистики клиентов и продаж недостаточно, как и прочих показателей деловой активности, потому что книжный меняет атмосферу города исподволь, тайком, незаметно».

Я взяла интервью у пяти владельцев книжных магазинов из двух городов – преемников тех, с которыми довелось познакомиться Джорджу Борроу. Выбрала по личным мотивам: у всех них в разные периоды жизни я училась читать. С детства люблю проводить время в этих книжных, общаться с хозяевами, похожими на стражей сокровищ в виде гор книг, которые можно листать, нюхать, гладить; книг, аккуратно сложенных или разбросанных, книг-победительниц или книг-сирот, книг, любовно сделанных вручную или массовой продукции. В книжных магазинах обычно негде развернуться, но они расширяют мое пространство.

Здорово было задавать вопросы, слушать, строчить нервным почерком ответы в блокнот – я как раз сейчас его перелистываю: стрелочки и скобки на полях, кружки́ от чашек кофе, обведенные слова, загнутые уголки и яростно зачеркнутые фразы. В блокноте записано: Чема, владелец заколдованной башенки под названием «Безымянная», сказал, что им движет солидарность со всяческими безнадежными начинаниями. Неотразимая литературная романтика. Ирония и страсть – вместе или порознь – чаще всего проскальзывали в монологах моих пяти собеседников. Времена, понятно, не из легких. Некоторые припомнили, какой удар нанесли им в свое время ксероксы; почти все пожаловались на кровоточащую рану интернет-продаж. «Очень высокий риск», – повторяли они, перебирая в памяти провалившиеся прекрасные проекты. Да уж, сегодня сложно сравняться с акулой бизнеса Мао Цзэдуном, который умудрился создать в книжной лавке шесть рабочих мест – и еще успевал неторопливо строить планы по свержению капиталистического строя.

В таинственной вакхической чаще книжного магазина «Антигона» Хулия и Пепито признались, что чувствуют себя семейными врачами, которые прописывают книги от разных хворей. От любого из них двоих, острословов и анархистов, и вправду легко можно ожидать, что тебе порекомендуют какую-нибудь замшелую диковинку или запретят читать международный бестселлер. В речи Пабло из легендарной лавки «Париж», смахивающей на корабль, ведомый экипажем веселых обветренных моряков, чаще всего звучало слово «советчик». Сходный образ их мысли показался мне неслучайным, и я задумалась об особых способностях, которых требует это древнее ремесло: разбираться в книгах, как провизор в препаратах; понимать вкусы, мнения, склонности читателя, причины его восхищения, воодушевления, радости или разочарования – то есть проникать в сферу личных капризов и слабостей; день за днем поднимать жалюзи, проводить на ногах длинный рабочий день, заниматься накладными и логистикой, терпеть боли в спине – словом, посвящать себя работе, которую часто излишне идеализируют. Джордж Оруэлл, который на полставки работал помощником продавца в книжном магазине с 1934 по 1936 год, писал в «Воспоминаниях книготорговца», что человек, не имеющий подобного опыта, легко может подумать, будто книжный – этакий рай, где благообразные старички снуют меж переплетенными в телячью кожу томами. Однако на самом деле милых и эксцентричных клиентов Эрику Блэру – настоящее имя Оруэлла – не попадалось. В основном он скрипел зубами на своем посту, поскольку его любимые произведения никто не желал уносить домой. Правда, друзья вспоминают, что продавец из него вышел мрачный и нелюдимый. Ему не хватило фантазии самому перевоплотиться в харизматичного персонажа, с изяществом лелеющего царство книг. Возможно, он просто не понимал, что книготорговец должен быть притворщиком, иллюзионистом.

У высоченной витрины «Гонцов грез», сквозь которую каскады света лились в умиротворенное пространство словесности, Эва и Феликс рассказывали мне, как книжные магазины пытаются взять на себя задачу, которая раньше выполнялась во время тертулий, литературных посиделок в старинных испанских кафе. Они очень хотят, чтобы у них что-то происходило: удивительные совпадения, воссоединения после разлук, выставки, чтобы строились планы и фонтанировали идеи, формирующие культурную среду, чтобы возникали и повторялись события, во время которых уютно будет всем – и стеснительным, и тем, кто любит высказаться. Призвание наших книготорговцев готовит почву для рождения издательств, расцвета иллюстрации, кипучего творчества литераторов. Когда заведение вроде «Гонцов грез» закрывается на каникулы, всем нам становится одиноко, не по себе.

Я знаю, что живу в краю с не очень приветливым климатом и очень приветливыми книжными магазинами. Лучшего места для неисправимого, неуемного племени читателей, которым необходимо подолгу выбирать книги, бродить, гладить обложки, любопытствовать, совершать открытия, и представить нельзя. Кто знает, может, это ветер сьерсо, который зимой бушует по всему Арагону, хлещет, гнет деревья, треплет волосы, сбивает с ног, сыплет землей в глаза, сделал нас, домоседов, едва ли не самыми читающими из обитателей всех автономных областей Испании.

Когда я собрала материал и статья была почти готова, я вдруг обнаружила странный уголок, забытое местечко, заслуживающее отдельной будущей статьи. Произошло это случайно – как почти все, что потом кажется неизбежно предначертанным. Мы мирно болтали с Пако из магазина «Калам» – без записей, без диктофона – и уже собирались закругляться: то один кашлянет, то другой наденет колпачок на ручку. В своем висячем саду, полном книг и бумажных птичек в клетках, Пако вспоминал открытие «Калама» тридцать лет назад, страстное желание участвовать в жизни города посредством книг – а еще cтрaх. От него я узнала, что и в Сарагосе случались хрустальные ночи.

Всякий раз, вспоминая эпоху перехода к демократии, моя мама хватается за сердце. Это соматический эквивалент слов, которыми она ее описывает: «инфарктные годы». Но раньше мне никто не рассказывал, что книготорговцам выпало стоять на передовой во время этого общенационального сердечного приступа. В течение долгих месяцев – хуже всего приходилось в 1976 году и до весны 1977-го – книжные магазины в Мадриде, Барселоне, Сарагосе, Валенсии, Памплоне, Санта-Крус-де-Тенерифе, Кордове, Толосе, Гечо, Вальядолиде и других городах Испании подвергались атакам, очень похожим на те, что описывает Франсуаза Френкель, говоря о своих последних берлинских днях. Собственно, многие из них совершила группировка под названием «Отряд имени Адольфа Гитлера». В коммюнике ее члены оправдывали свои действия засильем марксистских, либеральных и левацких книг. «Каждые две недели совершается нападение на книжный магазин», – гласит заголовок газетной статьи того времени. Пострадало больше двухсот магазинов, некоторые – по несколько раз, например «Портик» в Сарагосе. Агрессоры применяли разные методы: анонимки, словесные угрозы, телефонные звонки с сообщениями о заложенных бомбах (иногда настоящих), поджоги, обстрелы из автоматов и револьверов. Кроме того, обливали витрины краской и обмазывали экскрементами.

Книжная лавка «Портик»