Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо

как у золотоискателя. Он до подмышек запускал руки в коробки, чтобы выудить книги со дна, щупал, шарил, обрушивал стопки. Если входил в круг света от лампы, становилось заметно облачко пыли, плывущее вокруг него. Ему нравилось копаться в завалах, в ящиках, перебирать содержимое полок, густо заставленных в три ряда. Физическое усилие поиска делало покупку приятнее. В то утро в Мадриде ему попался редкостный слиток. Вроде бы «Дон Кихот». Тощий идальго на тканевой обложке, первая глава, древний щит, олья чаще с говядиной, нежели с бараниной, яичница с салом по субботам. Но начиная со второй главы «Дон Кихот» сменялся «Капиталом». Папино лицо озарила несвойственная ему широкая улыбка. Он просто светился. Тандем Сервантеса и Маркса был не курьезной типографской ошибкой, а конспиративной книгой, живым воспоминанием из папиной юности, призраком тех лет, событий, умалчиваний, уловок, что он пережил. Сотни маленьких подробностей внезапно всплыли в памяти. Странный гибрид – Карл, привитый к Мигелю, – много значил, потому что будил ностальгию по тайному чтению. Те грозные годы, которых я не помню, повлияли и на меня: родители поклялись не заводить детей, пока жив Франко.

18

Незадолго до того, как я приступила к этой главе, мне в руки попал роман «Книжный магазин в Берлине» Франсуазы Френкель, захватывающее автобиографическое повествование об экспроприированной еврейской книжной лавке и ее хозяйке-скиталице. Меня поразило начало этой книги: «Долг выживших – свидетельствовать, чтобы мертвых не забывали и их подвиги становились известны. Мне хочется, чтобы эти страницы навели кого-нибудь на сострадательную мысль о людях, которых заставили навсегда замолчать, довели до смерти от изнурения в пути или убили».

Буквальный перевод заглавия – «Негде голову преклонить» – дает понять, что история – о неприкаянности. Франсуаза родилась в Польше, но кочевая судьба занесла ее в Париж, где она выучилась тонкостям книготорговли («Я умела разгадать характер, состояние духа или мысли человека по одной лишь манере брать книгу в руки, по тому, касался ли он страниц нежно, читал ли благоговейно или пролистывал стремительно и тут же клал обратно на стол, иногда так небрежно, что повреждались самые хрупкие части – уголки. Я старалась тактично подложить читателю книгу, которую находила для него подходящей, чтобы не смущать его прямыми советами. Если он брал ее, я была на седьмом небе от счастья»).

Позже, в 1921 году, она открыла французский книжный в Берлине – La Maison du Livre. У магазина была международная клиентура. Франсуаза устраивала лекции писателей, оказывавшихся проездом в Берлине (Жида, Моруа, Колетт). Особенно часто захаживали русские эмигранты из Шарлоттенбурга. Набоков, живший в этом районе, наверняка не раз бывал там печальными, сумеречными зимними вечерами. Магазин бурно развивался.

В 1935 году, когда у власти уже были нацисты, начались проблемы.

Во-первых, нужно было сотрудничать со специальной службой, оценивавшей импортные книги. Время от времени появлялся полицейский и изымал французские книги и газеты, оказывавшиеся в черном списке. Разрешенных книг оставалось все меньше и меньше, а распространение запрещенных означало прямую дорогу в концлагерь – вновь домициановские стратегии.

После принятия нюрнбергских расовых законов круг осады стал сужаться. Франсуазу вызывали на допрос в гестапо. По ночам, лежа в постели, она слышала патрули «коричневых рубашек». Они нахально распевали гимны, прославлявшие силу, войну, ненависть.

Хрустальной ночью в Берлине взвивались тысячи факелов, горели синагоги. На рассвете Франсуаза, сидевшая на крыльце магазина, увидела двух типов с железными ломами. Они шли, останавливались у некоторых витрин и разбивали их вдребезги. Сыпались стекла. Типы залезали в магазин через пробитую дыру, пинали и топтали товар. У La Maison du Livre они сверились со списком. «Этого нет», – сказали они и пошли дальше. Покровительство – пусть чисто формальное – французского посольства все-таки уберегло магазин от нападения. Франсуаза подумала, что, окажись он в списке, она билась бы за каждую книжку насмерть – не только из любви к профессии, а просто от отвращения, «бесконечной мертвенной тоски».

Весной 1939 года она смирилась с неизбежным: в Берлине не осталось места для маленького оазиса французских книг. Разумнее всего было бежать. Последнюю ночь в Германии она провела в бдении над полными стеллажами, в мире, куда ее клиенты приходили в поисках забытья, утешения, глотка воздуха. Уже в Париже она узнала, что все книги и пластинки, а также мебель изъяло немецкое правительство по расовым соображениям. Она все потеряла. Разразилась война. Чудовищный муравьиный рейх, детище Германии, грозил расползтись по всей Европе. Франсуаза, не имевшая ни дома, ни вещей, ни места, где приткнуться, была всего лишь каплей в океане беженцев. В книге она рассказывает, с какими рискованными перипетиями ей удалось подпольно пересечь швейцарскую границу.

Маловероятно, что Гитлер переступал порог La Maison du Livre. Однако и он находил прибежище в литературе. Вследствие легочных проблем в детстве он стал страстным читателем. По свидетельствам приятелей юности, был завсегдатаем книжных магазинов и библиотек. Его вспоминали в окружении целых гор книг, в основном исторических трудов и саг о германских героях. По смерти он оставил собрание в полторы тысячи томов. «Майн кампф» сделала его автором главного немецкого бестселлера 1930-х – эта книга на протяжении десятилетия оставалась самой продаваемой после Библии. Он получил миллионные гонорары и, окрыленный успехом и деньгами, сумел избавиться от карикатурного образа пустослова из пивной. После неудачной попытки переворота литература вернула ему самоуважение. С 1925 года, когда вышла первая часть «Моей борьбы», в его налоговых бумагах всегда значилась профессия «писатель» – фюрерство, устрашение и геноцид тогда еще проходили по линии неоплачиваемых увлечений. К концу войны были проданы примерно десять миллионов экземпляров «Майн кампф»; она была переведена на шестнадцать языков. С 2015-го, когда на нее истекли авторские права, в Германии продали еще сто тысяч экземпляров. Ответственные издатели признаются: «Эти цифры неприятно поразили нас».

В 1920 году – когда Франсуаза начинала бизнес в Берлине, а Гитлер с характерными ужимками произносил первые публичные речи – Мао Цзэдун открыл книжную лавку в Чанша. Дело пошло так хорошо, что он нанял шестерых служащих: прибыльное капиталистическое начинание несколько лет финансировало революционную деятельность будущего Председателя. Несколькими годами ранее он работал в университетской библиотеке, где его помнили как ненасытного читателя. А сорок шесть лет спустя с необъяснимой яростью затеял культурную революцию, памятную сожжением книг, а также убийствами, тюремными сроками и унизительными самооговорами интеллектуалов. Хорхе Каррион замечает, что люди, создавшие самые эффективные системы контроля, репрессий и наказаний в современном мире, люди, показавшие себя неистовыми противниками книг, были при этом знатоками культуры, писателями и библиофилами.

Книжные лавки кажутся островками умиротворения в сведенном корчами мире, но и на их полках во все эпохи разворачивается борьба.

19

Три года назад газета «Эральдо