Ворон Бури - Бен Кейн

К рассвету потеплело. Большая часть снега растаяла, обнажив борозды на вспаханном поле неподалеку. Вчерашний режущий ветер сменился легким южным бризом. Небо было полностью затянуто облаками, день был серым, как и многие в это время года. Зевая и пуская ветры, мы выбрались из наших укрытий и начали готовиться к битве. Еды не было, только вода из наших кожаных бурдюков. Мне было все равно; я не хотел ни пить, ни есть. Я хотел найти людей Мунстера и Миде и уничтожить их.

Я заметил неподалеку вспыльчивого брата Сигтрюгга, Харальда, человека с таким же лисьим взглядом, как у Сигтрюгга. Любитель собственного голоса, он любил пить, драться и трахаться, и мало что еще. Он командовал воинами Дюфлина, хотя вести своих воинов в бой предстояло капитану каждого драккара. Двое сыновей Сигтрюгга тоже были с нами. Старший, стройный Олейф, был искусным наездником, но у него не было отцовской хитрости. Арталах, нетерпеливый, как охотничья собака, был слишком молод, чтобы вести людей в бой, и поэтому командование всей армией досталось Маэл-морде.

Разведчики, которых он послал, вернулись с вестями о вражеском войске, разбившем лагерь в половине утреннего перехода от Гленн-Мама. Разведчики Бриана, узнаваемые по сине-золотым узорам на щитах, были гораздо ближе; произошла короткая стычка, в результате которой люди Мунстера отступили. Если мы будем двигаться быстро, сказал главный разведчик Маэл-морде, высоты по обе стороны долины могут стать нашими.

Маэл-морда и Харальд поверили ему на слово. Без палаток, которые нужно было бы сворачивать, и проспав в своем снаряжении, мы собрались быстро. В воздухе витало нервное возбуждение, но я также слышал шутки и смех, обычную перепалку. Команде «Бримдира» помогло то, что Векель бросил свои руны перед уходом и объявил знамения добрыми. Победа будет за нами, сказал нам Имр, прохаживаясь вдоль строя. Мы устроим такую резню, какой не видели в Эриу уже сто лет, и к концу дня каждый из нас будет увешан добычей: мечами, доспехами, серебром. Последнее объявление было встречено одобрительным гулом и даже криками «ура».

Я подождал, прежде чем задать вопрос, который не давал мне покоя. Руны Векеля, вырезанные из хвостовых позвонков овцы, были покрыты странными черточками и линиями, которые ничего не значили для обычных людей. Я никогда и не пытался их понять — сейд в пожелтевших костях был для витки и вёльв, а не для меня.

Я понизил голос так, чтобы даже Лало, стоявший рядом с Векелем с другой стороны, не мог услышать.

— Это правда, что знамения были добрыми?

Молчание.

— Векель.

Его глаза, обведенные свежей черной краской, повернулись ко мне.

— Что?

— Знамения были благоприятными, или ты солгал, чтобы люди не боялись?

Его взгляд удержал мой — я не мог отвести глаз, — и он сказал:

— Ты действительно хочешь знать ответ?

Когда вопрос был поставлен так, выбрать было легко.

— Нет, — ответил я, решив не позволить страху пустить корни в моем сердце.

— Я так и думал.

Мы двинулись.

Гленн-Мама была не такой уж и долиной, по сравнению с теми, что в горах южнее. И не лучшим местом для засады. Травянистые склоны, ведущие к лесу слева и справа, были пологими, едва ли способными заставить человека запыхаться. «Это хорошо», — сказал нам Маэл-морда. «Мало риска упасть, когда мы будем спускаться на ничего не подозревающего врага». Крутой склон бы не подошел. Я не был убежден, и, судя по лицам вокруг, многие тоже, но никто не стал спорить. Кроме как на равнине к западу, сражаться с врагом было негде, а это закончилось бы катастрофой.

Армия разделилась на две половины: норманны и люди Лайина заняли позиции между деревьями по обе стороны долины. Приказ Маэл-морды был категоричен: не ходить по ровной земле внизу. Это имело смысл. Воины Бриана и Маэла и так могли нас заметить, а объявить о своем присутствии тысячами следов было бы катастрофически глупо.

Как я прошептал Векелю, это и так казалось катастрофически глупым. Орешник, ясень и рябина составляли большинство деревьев; все они сбрасывали листву осенью и стояли совершенно голые. Если бы мы попытались спрятаться за ними, даже подслеповатый старик заметил бы нас, не дойдя до самой долины. Единственным настоящим укрытием были кусты падуба, зеленолистые и с красными ягодами. Их было много, но они были разбросаны без всякого порядка. Другого выбора у нас, однако, не было, и мы заняли лучшие из возможных позиций. Это означало, что в нашей линии были большие разрывы; и в линии Маэл-морды на другой стороне тоже.

— Это не засада. Это чистое конское дерьмо, — сказал Мохнобород, его дыхание клубилось перед лицом.

— Большая, дымящаяся куча, — сказал Клегги.

Я тоже не был счастлив. Это должна была быть моя первая полномасштабная битва, и против превосходящих сил. Все выглядело зловеще, что бы там ни показывали или не показывали руны Векеля.

Воины слева от нас находились под командованием Стирлауга, капитана драккара «Гьяльфрдир», что означало «зверь ревущего моря». Угрюмый, молчаливый, он был храбр и надежен. Как и его люди. Хотел бы я сказать то же самое о тех, кто был справа от нас, которых вел не кто иной, как Асгейр.

Он приполз обратно в Дюфлин две осени спустя после своего исчезновения у Клуан-Мак-Нойса. Никакой расплаты за случившееся не последовало, но Сигтрюгг заставил его потрудиться, чтобы вернуть себе расположение. И в набеги вместе он нас больше никогда не посылал. С тех пор напряжение между нашими командами неуклонно росло. Драки при встрече с шайкой Асгейра стали нормой, кровопролитие — тоже. Каким-то чудом Белого Христа никто не погиб, и я решил, что нам нужно следить за правым флангом так же пристально, как и за людьми Мунстера и Миде перед нами.

Я изучал своих ближайших товарищей. Углекусу было наплевать на выживание. Его самопровозглашенной целью в этом мире было убивать своих врагов. Торстейн тоже была спокойна, но она всегда была такой. Однажды я видел, как она, вместо того чтобы бежать, встала и сразилась с четырьмя, и вышла победительницей. В памяти всплыл и другой случай, шторм много лет назад. «Бримдир» взбирался на волны выше амбаров, а затем, едва удерживаемый рулевыми, несся вниз с другой стороны. Каждый раз — а их было не меньше двадцати — мы были на волосок от того, чтобы перевернуться. Тогда я видел страх в глазах у всех, даже у Векеля, но не