Полонез - Александр Григорьевич Домовец

попасть в особняк, требуется открыть калитку и входную дверь — всё это хозяйство охранник на ночь запирает. Есть ещё дверь в кабинет Зыха. К счастью, у Агнешки, убирающей в особняке, все нужные запасные ключи имеются. Вечером я их заберу, а утром верну.

— Вот теперь точно боюсь, — обречённо произносит девушка. — У кого ключи, того и заподозрят… потом, когда пропажа бумаг обнаружится.

— Не бойся, — говорю ласково. — Я тебя в обиду не дам. Я же обещал.

Успокоив девушку поцелуем, а потом ещё несколькими, одеваюсь и выхожу на улицу. Кажется, уже упоминал, что Каминский каждый день обедает в уютном кафе «Тихая гавань». И в случае необходимости я могу его найти там с двенадцати до двух. Сейчас такая необходимость есть.

Пан Войцех сидит за столиком в углу заведения и неторопливо жуёт котлету, запивая каждый съеденный кусок пивом. При этом он читает «Фигаро». (Похоже, от этой газеты в Париже деться некуда.)

— Что пишут? — интересуюсь, пристроив пальто и шляпу на вешалку и присаживаясь рядом.

— Да ничего особенного. — Каминский заглядывает в газету. — Правительство выпустило облигации нового займа. В нынешнем году планируется закончить строительство судоходного канала Рона — Рейн. Лафайет в палате депутатов заявил, что не даст в обиду польских эмигрантов…

— Ну, эти сами кого хочешь обидят…

Каминский ухмыляется.

— А как же! Мы, поляки, народ боевой… Но у вас, я думаю, новости поинтересней?

— В точку, пан Войцех.

Я коротко рассказываю Каминскому о своём намерении покопаться нынешней ночью в бумагах Зыха.

— Я с вами, — тут же заявляет мой товарищ.

— Конечно, пан Войцех, куда же я без вас? Поступим так. Я намерен проникнуть в кабинет Зыха около полуночи. С половины двенадцатого будьте с каретой неподалёку от особняка. Разыщите Жака, он поедет с вами. Будете меня страховать.

— От чего? — уточняет Каминский.

Я пожимаю плечами.

— От всего, пан Войцех. Надеюсь, что неожиданностей не будет и всё пройдёт по плану. Однако бережёного бог бережёт. Если же, паче чаяния, что-то случится… помешает… ну, тогда действуем по обстановке.

— Может быть, есть смысл предупредить мсье Андре? — предполагает Каминский.

— Я об этом думал, — говорю ему. — Но, честно говоря, смысла не вижу. При всей важности операция небольшая. Мсье Андре со своими агентами тут не в помощь. Я и вас-то привлекаю скорее на всякий случай.

— Ну, смотрите, — произносит пан Войцех с некоторым сомнением в голосе.

На том пока и расстаёмся.

Вернувшись в Комитет, некоторое время бесцельно слоняюсь по кабинету или перебираю старые бумаги. За окном хмурится февральский день. До ночи заняться решительно нечем. Но минут через двадцать заглядывает Гуровский и значительным тоном приглашает к себе.

Выясняется, что у него уже сидит Солтык, а на столе выставлены две бутылки коньяку, и ничто не мешает задушевной беседе соратников. Тем более, что Агнешка приносит кое-какую закуску. Пить да радоваться…

— За нашу победу! — возвещает Солтык и, подавая пример, опрокидывает рюмку одним духом.

После второй, а потом и третьей беседа льётся не хуже коньяку. Солтык проклинает трусливых французов, которые ставят Комитету палки в колёса. А ведь и дураку ясно, что в борьбе с Николаем и Россией надо выступать единым фронтом. («А вот англичане молодцы», — замечает Гуровский.) Да, англичане молодцы. Пруссаки тоже молодцы. И мы знаем, с кем союзничать после победы!

После пятой Гуровский начинает вспоминать своё поместье под Варшавой, конфискованное российскими властями за участие в Восстании. Договариваемся, что после победы мы всем Комитетом приедем к нему гостить. «Как братьев встречу!» — грозится Гуровский, в очередной раз протягивая руку к бутылке. Патриотический градус неуклонно повышается. «Еще Польска не сгинела» не звучит лишь потому, что нас всего трое.

Хотя вот уже и четверо. На шум голосов заглядывает Кремповецкий и тут же, не дожидаясь приглашения, усаживается за стол. А чего церемониться, если все свои.

— Выпьем за нового председателя Комитета пана Цешковского! — предлагает он.

— Минуточку! — говорит Солтык, нахмурившись. — С каких это пор Цешковский новый председатель Комитета? Мы его не выбирали.

Кремповецкий только отмахивается.

— Не выбирали, так выберем.

— Это зачем? У нас уже есть Лелевель. Ну, правда, пока в отъезде…

— Дело не в отъезде, панове! — Кремповецкий понижает голос. — Вы же знаете, что Лелевель уже немолод и здоровьем слаб. Не та энергия, не та хватка. Опять же, — после скандала с англичанином авторитет уже не тот… А пан Цешковский человек ещё молодой, голова работает за двоих, характер кремень. Чем не председатель? Да он за свободу родины душой болеет, ночей не спит…

Солтык хмыкает.

— Кто ж по ночам спит, если под боком молодая жена?

Словно кто-то со всего размаха вгоняет в сердце толстую иглу. Двинуть бы краснорожему Солтыку в челюсть, да со всего размаха, от души…

— Зря смеётесь, пан Роман! — назидательно произносит наш публицист. — Такие, как Цешковский, — это новое поколение борцов! Это наша надежда и наша смена! — Кремповецкий неожиданно тычет пальцем в меня: — Вам сколько лет?

— Тридцать два, — признаюсь я, слегка ошалев от бурного темперамента пана Тадеуша.

— Вот видите, всего тридцать два! Он тоже наша смена! Мы, старики, сойдём в могилу, а они подхватят и продолжат! Лично я на них родину оставлю со спокойной душой…

Пьём за новое поколение борцов, и я откланиваюсь, сославшись на лёгкое недомогание и необходимость хорошенько выспаться. «По пути скажите Агнешке, чтобы ещё ветчины подрезала», — напутствует Гуровский.

Передаю девушке его просьбу и заодно забираю ключи.

— Верну завтра утром, — обещаю, благодарно погладив по плечу. — Не забудь: охраннику — весь пузырёк до капли.

— Да не забуду, не забуду… Удачи тебе! — бормочет девушка и обнимает с таким жаром, словно видит в последний раз.

По пути домой размышляю, а не отдохнуть ли мне перед ночным приключением. Время вполне позволяет. Тут главное не проспать. Поэтому дома, прежде чем подняться на свой этаж, заглядываю в комнату консьержки и прошу разбудить в десять вечера. Теперь можно и на отдых.

Ночной Париж ничем не лучше дневного, только опаснее. Чем шляться по февральской слякоти, нормальный человек в это время сидит дома. А у запоздалого пешехода есть немало шансов встретить на пути лихих людей, которые с удовольствием очистят его карманы, если только не проломят голову. Мне же нынче не до посторонних встреч. К счастью, живу я недалеко от Комитета, поэтому надеюсь добраться до особняка целым и невредимым. А там и долгожданная встреча с бумагами Зыха.

Могу ошибиться, но почти уверен, что в том или ином виде есть у него три интересующих меня списка. Один из них я передам французскому