Холодные чары. Лед в истории человечества - Макс Леонард
Холодные чары. Лед в истории человечества читать книгу онлайн
Задолго до появления человека Земля была покрыта льдом. Заснеженные горные вершины, ледники и наши холодильники скрывают в себе одно из самых интересных состояний молекулы Н2О. Лед дарует и забирает жизнь, он используется во множестве сфер, и без него были бы немыслимы достижения науки. На страницах этой книги вы встретите Уинстона Черчилля, мамонтов, «ледяного человека» Этци и сэра Джона Франклина, об экспедиции которого Дэн Симмонс написал роман «Террор». Ледниковый период в Средние века, палеонтологические раскопки и разработка оружия во Вторую мировую войну – лед всегда был тихим героем человеческой истории.
«Лед был одним из важнейших мостов, соединяющих нас с миром природы… Он влиял на развитие человека еще в глубокой древности, сопровождал земледельцев и кочевников доисторической эпохи… Безо льда мы не смогли бы прокормить себя и лечить больных, как мы это сейчас делаем. Наука не развивалась бы по тем направлениям, по которым она развивается. Безо льда наши города, деревни, моря и океаны выглядели бы совершенно иначе, а многие шедевры, украшающие галереи и библиотеки, попросту не существовали бы» (Макс Леонард).
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Позже Виктор поднимается на Монтанвер, где сталкивается со своим созданием: «В этот миг я увидел человека, приближавшегося ко мне с удивительной быстротой. Он перепрыгивал через трещины во льду, среди которых мне пришлось пробираться так осторожно» [19].
Мэри была не единственной, на кого лед произвел такое впечатление. Перси Биш Шелли, посетив Монтанвер, также увидел в нем хаос и смерть. «Эти ледники непрестанно текут в долину, опустошая своим медленным, но неотвратимым движением пастбища и леса, которые их окружают, и совершая разрушение за века, которое река лавы могла бы произвести за час, но гораздо более бесповоротно», – писал он своему другу Томасу Лав Пикоку. Он продолжал:
«Мы прошли некоторое расстояние по поверхности – волны льда поднимаются примерно на 12–15 футов над общей массой, которая пересечена длинными разломами невообразимой глубины. Лед на их стенках сверкает более прекрасной лазурью, чем небеса. В этих краях все меняется и находится в движении. Эта огромная масса льда непрерывно движется, днем и ночью. Она постоянно ломается и поднимается: одни волны опадают, другие поднимаются. С утесов, что ее окружают, эхом доносятся звуки камней, падающих с их воздушных вершин, или льда и снега – этот гул почти никогда не стихает. Кажется, что Монблан – живое существо, а его каменные вены вечно пронизывает замерзшая кровь» [20].
Этот опыт одновременно вдохновлял его и наполнял отчаянием. Размышляя о движении ледника вниз по долине – он продвигался примерно на 40 сантиметров в день – и о, казалось бы, вечных снегах на вершине горы, которые его питали, он мрачно предсказывал, следуя за французским натуралистом графом де Бюффоном: «Эта Земля, которую мы населяем, в какой-то момент в будущем превратится в массу льда»[147].
Ледник вблизи производит глубоко тревожное впечатление. У его подножия пропитанная водой земля кажется губчатой и ненадежной, рыхлой, больше похожей на мусс, тесто для печенья или даже мокрый цемент, чем на грязь. Как будто ее только что выложили перед нами (так оно и есть) и она еще не успела полностью слиться с Матерью-Землей после своего ледяного путешествия (и не успеет). Вокруг вас – ледниковая морена, хаотично разбросанная: гравий, галька, булыжники и огромные валуны. Они едва держатся, застыв в неустойчивых, нелогичных положениях, которые, лишенные ледяной опоры и подчиненные гравитации, выглядят абсурдно и кажутся на грани разрушения. Возможно, эта зыбкость форм пробуждает в вас нечто первобытное, но даже в ясный и безветренный день, когда слышно лишь журчание талой воды да стук случайно обрушившегося камня, вы остро чувствуете тревогу. Это место беспокоит, потому что оно само находится в постоянном движении. Все здесь кажется нестабильным, перевернутым, странным и нереальным, и вода оказывается самым твердым элементом окружающего мира.
«Все меняется и находится в движении», – писал Шелли.
Выше по леднику, подальше от его конца, даже на широких, спокойных, покрытых снегом просторах, где нет ни нависающих ледяных башен-сераков[148], ни падающих камней, всегда присутствует мысль о том, что скрыто внизу, поджидая неосторожного путника. Если ледник и живет, то его жизнь протекает в геологическом темпе: его процессы, давление и время измеряются на нечеловеческой шкале. Но, возможно, именно этого и хватит – давления и времени, – чтобы вы допустили неверный шаг, и глубокая голубая трещина открылась прямо под вашими ногами.
Скорее всего, именно за такими ощущениями Мэри и Перси отправились в это путешествие: смесь трепета и ужаса, характерная для возвышенного, того возвышенного чувства, которое возникает перед непреодолимым величием природы и которое стало чрезвычайно популярным среди романтиков после публикации в 1757 году трактата Эдмунда Берка «Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного». Эти влюбленные были одними из первых проповедников восхитительного, будоражащего очарования мира высокогорных ледников.
Результатом этой поездки стали «Франкенштейн» и стихотворение Шелли «Монблан: строки, написанные в долине Шамони», а также «Манфред» и часть «Чайльд-Гарольда» Байрона. Как заметил один из современных критиков: «Из всех природных пейзажей, возможно, именно замерзшие являются самыми возвышенными. Причина – пустота льда» [22].
* * *
Ледниковый туризм процветал на протяжении всего XIX века. Помимо Мэри и Перси, Виктор Гюго, Ференц Лист, мадам де Сталь, Джон Рёскин, Александр Дюма, Уильям Тёрнер, Жорж Санд (которая шокировала долину мужской одеждой и курением сигар) и Чарльз Диккенс – все они побывали на Монтанвере. С каждым приездом важной персоны тропа к леднику становилась шире – как в буквальном, так и в переносном смысле. В 1820 году местный житель и проводник Мари Кутте расчистил и улучшил с помощью динамита часть тропы для мулов, чтобы улучшить доступ. В 1840 году был построен небольшой каменный дом-приют, который в 1880 году заменили большим и роскошным отелем.
«Мы вышли на лед», – писала Мэри, – «и это качественно изменило мой опыт: от отстраненного романтического созерцания к физическому вовлечению». К концу XIX века, как свидетельствуют бесчисленные фотографии и открытки, мужчины и женщины по обе стороны от альпийских склонов освоили Мер-де-Глас, тыкая в него своими альпенштоками, как в спящего зверя, и превращая его былые ужасы в легкий отдых. Это стало возможным благодаря знаменитостям, пейзажам, запечатленным Тернером и Рёскином, компании Томаса Кука, которая начала организовывать туры по Альпам, а также новым и доступным железнодорожным маршрутам по Европе. Туризм на ледниках стал не только модным, но и широко распространенным явлением.
Популярность долины Шамони возросла еще сильнее, когда в 1851 году Альберт Смит, англичанин, привез холод из мира высокогорных ледников в центральный Лондон на шоу в Египетском зале на Пикадилли, которое воссоздавало его восхождение на Монблан. Внутри арка авансцены была преобразована в фронтоны швейцарского шале, на сцене появились валуны, а также было небольшое озеро, наполненное рыбой. Во время антракта собаки породы сенбернар раздавали шоколадки детям в зале. Шоу Смита шло шесть лет и выдержало более чем 2000 представлений, за которые было совершено 64 восхождения на настоящую «ледяную гору», что более чем в два раза превысило общее количество восхождений за предыдущие 64 года [23]. Чарльз Диккенс, друг Смита, сказал о нем: «Только одному из тех [альпийских] путешественников удалось привезти Монблан на Пикадилли и, благодаря своему таланту и хорошему настроению, растопить его вечные лед и снег, так что самые пугливые дамы могут подниматься на него дважды в день «в праздничные дни» без малейшей опасности или усталости» [24].
Хотя Шамони был центром, туризм на ледниках распространился по всем Альпам. В Гриндельвальде, у подножия горы Айгер, еще в 1820-х годах можно было «быть доставленным на ледник, чтобы поесть дикую клубнику, пока бородатый человек
