Холодные чары. Лед в истории человечества - Макс Леонард

В 1779 году долину Монтанвер посетил Гёте, а в 1808 году – Шатобриан. Жозефина Богарне, недавно разведенная экс-жена Наполеона Бонапарта, поднялась туда в 1810 году, взяв с собой 68 проводников и восемь носильщиков. В 1814 году Мария-Луиза Австрийская, вторая жена Бонапарта, также посетила это место, путешествуя налегке: всего с 18 проводниками, как будто это было соревнование, – в то время как Кошмар Европы отбывал свое изгнание на острове Эльба.

В 1816 году настала очередь Мэри Уолстонкрафт Годвин[145]. Для нее Мер-де-Глас послужил источником вдохновения, благодаря которому был воплощен Франкенштейн.

В детстве, как и многие, я был очарован чудовищем Франкенштейна – его зловещим видом, огромным лбом и тяжелой бровью, с ужасными болтами, торчащими из шеи. Совсем недавно, когда я наконец взял в руки нераскрытую книгу издательтва Penguin Classics, которую таскал с собой из дома в дом еще с университетских лет или даже раньше, стало совершенно очевидным, что это не та книга, которую я представлял (Мэри едва ли описывает чудовище физически, кроме как отмечая его ужасность и гигантский размер), в моем воображении возникали скорее персонажи Семейки Монстров или Семейки Аддамс – обе эти истории являются своего рода адаптациями для молодежи Бориса Карлоффа, истинного экранного монстра из фильма Джеймса Уэйла 1931 года. Как и создание Франкенштейна, книга теперь переживает свое чудовищное послесмертие, совершенно независимое от своего создателя, переходя от адаптации к извращению и так и не находя покоя.

Когда я наконец прочитал роман «Франкенштейн, или Современный Прометей» в 2018 году, ему должно было исполниться около 200 лет. Меня поразило не старое знакомое повествование, а скорее его ледяная география. Сказание Мэри Шелли было интерпретировано многими способами, но прежде всего это история, скованная льдами, которая начинается и заканчивается в Арктике. Выбирая такой фон, Мэри отдавала дань уважения старинной морской одержимости – поискам Северного пути на Восток, истоки которых мы рассматривали в четвертой главе и которые медленно подходили к концу.

Письма, открывающие «Франкенштейна», изначально полны этих заблуждений. Их автор, капитан Роберт Уолтон, находится на борту корабля, который направляется к Северо-Восточному проходу, где-то над Архангельском, он буквально светится наивной верой в возможность прорыва в открытое полярное море. «Тщетно стараюсь я убедить себя, что полюс – это обитель холода и смерти»[146], – пишет он [15]. «Он предстает моему воображению как царство красоты и радости. Там… кончается власть мороза и снега, и по волнам спокойного моря можно достичь страны, превосходящей красотою и чудесами все страны, доныне открытые человеком». Однако по мере того, как они приближаются к Крайнему Северу, движение корабля замедляется, и именно тогда, когда надежды Уолтона начинают рушиться о непреклонную преграду полярного льда, появляется Виктор Франкенштейн, преследующий свое чудовище по распадающимся льдинам, на пути к самоуничтожению.

Когда Франкенштейн был спасен и его уговорили рассказать свою историю, преследование чудовища перемещается в Альпы, и ключевая встреча происходит на Мер-де-Глас. Хоть это полностью соответствует романтическому мировоззрению Мэри, она, возможно, отдает дань уважения нарастающей научной значимости ледника, используя ее как фон, а также крадет декорации зарождения альпинизма.

История о рождении «Франкенштейна» заслуживает повторения. В 1816 году Мэри отправилась в Женеву с Перси Шелли, где они встретились с лордом Байроном и его друзьями, включая Клару Клермонт, сводную сестру Мэри и любовницу Байрона. Байрон снял виллу на озере, но их пребывание не стало той романтической идиллией, на которую 18-летняя Мэри надеялась.

В апреле 1815 года в Индонезии произошло извержение вулкана Тамбора, который выбросил в атмосферу около ста кубических километров горной породы, пыли и газа, достигших стратосферы. Это стало самым мощным и разрушительным вулканическим извержением в записанной истории. Последующий год вошел в историю как «год без лета». По всему миру люди наблюдали тусклое солнце, сухие туманы, необычайно яркие рассветы и закаты, а также страдали от проливных дождей и неустойчивой погоды. Ненастье заперло компанию Мэри на вилле, где они «часто вели беседы до самого рассвета» [16]. Однажды вечером, в середине июня, Байрон предложил каждому написать историю о привидениях. Однако Мэри долго не могла найти вдохновение, пока однажды ночью в ужасном сне наяву ей не пришла в голову главная идея ее будущего произведения – идея об оживлении.

Но какие краски, материалы и субстанции могли бы воплотить этот ночной образ? 20 июля 1816 года, еще на ранних этапах работы над своим произведением, Мэри вместе с другими отправилась от Женевского озера в Шамони. 23-го числа она вместе с Кларой Клермонт посетила конечную точку ледника Буа, а 24-го они попытались подняться на Монтанвер, ту самую обзорную площадку над Мер-де-Глас, которую некогда посетил Уильям Уиндхэм. Однако из-за дождя им пришлось повернуть назад. Тем же вечером в дневнике Мэри впервые упоминается ее «история»; на следующий день она снова отправилась в путь верхом на муле и пешком. На этот раз она добралась до Монтанвера и увидела ледник.

«Это самое пустынное место на свете [17], – записала Мэри в своем дневнике в тот вечер 1816 года. – Со всех сторон его окружают ледяные горы – не видно ни единого признака растительности, кроме как на том месте, откуда [мы] наблюдаем эту картину. Мы вышли на лед. Он испещрен неровными трещинами, стенки которых кажутся голубыми, а поверхность имеет грязно-белый оттенок… Мы добрались до гостиницы к шести часам, утомленные дневным путешествием, но пораженные и восхищенные открывшимся нам миром льда».

Мрачный, медленно ползущий ледник Буа/Мер-де-Глас – это нечто, что живет, но не является живым, – почти сразу же нашел свое отражение в черновике ее романа. Будто бы Мэри сверхъестественным образом мгновенно впитала все, что до этого момента было осмыслено или пережито в отношении ледников: науку и суеверия, опасность и разрушение, возвышенную и странную красоту, а также физическое испытание – и сжала все это в своей книге. Виктор Франкенштейн описывает его так:

«Передо мной высились крутые склоны гигантских гор; над головой нависала ледяная стена глетчера; вокруг были разбросаны обломки поверженных им сосен. Торжественное безмолвие этих тронных зал Природы нарушалось лишь шумом потока, а по временам – падением камня, грохотом снежной лавины или гулким треском скопившихся льдов, которые, подчиняясь каким-то особым законам, время от времени ломались, точно хрупкие игрушки. Это великолепное зрелище давало мне величайшее утешение, какое я способен был воспринять» [18].