Тигран Великий - Тигрис Рафаэль

class="p1">Тут только я понял, почему все с таким нескрываемым почтением, а порой пугливо смотрели на меня. Даже взгляды царицы и Тигрануи заметно потеплели. Оказывается, счастливое исцеление Юлиана Петрония было воспринято в народе вовсе не как обычное врачевание. Люди стали видеть во мне чудотворца, превратив меня в живую легенду.

– Где ты была зимой? – спросил я.

– Скучала в индийском посёлке, – со вздохом произнесла царевна, – ухаживала за Хати. Помнишь моего сильного друга? Зимой ему неуютно. Он же привык к индийской жаре.

Вдруг Сати резко обернулась и сказала:

– Видишь тех парфян?

– Да, – ответил я, взглянув на гостевое ложе.

– Они пришли свататься ко мне, – дрожащим голосом вымолвила Сати, и слёзы бесшумно покатились из её глаз.

– К любой девушке рано или поздно приходит свататься какой-нибудь жених. Что тут предосудительного?

– Да! А я не хочу, чтобы это был какой-нибудь. Я выйду замуж по любви.

– А кто тебе запрещает это? – произнёс я полушутливым тоном и тут же пожалел об этом.

Молнии сверкнули из угольно-чёрных глаз царевны.

– Ничего ты не понял, Соломон! – произнесла она в сердцах.

Глаза её наполнились слезами, а взгляд был полон отчаяния.

Ответить ей я уже не успел. В это время забили барабаны, зазвучали литавры и на сцену вышли артисты. Представление началось.

Эта была история женской мести. Герой пьесы Ясон, вернувшийся из Колхиды победителем, с золотым руном, привез с собой и колхидскую царевну Медею. Они поселились в Коринфе и много лет счастливо там прожили. Но вот Ясон решает жениться на коринфской царевне (чужестранка его законной женой не признается). Ясон предполагает, что новый брак обеспечит безопасность Медеи, их детей и его самого. Однако Медея, которую измена Ясона ввергает в неистовство, помышляет только о мести. Ей удается извести царевну Коринфы, послав ей в подарок отравленный плащ. Затем, презрев свои материнские чувства, Медея наносит Ясону поистине сокрушительный удар. Она убивает своих и его сыновей. В финале мы увидели Медею, которая взлетает ввысь на крылатой колеснице, посланной ей дедом – богом Солнца, и упивается горем и ужасом Ясона, лишенного даже возможности покарать ее за злодеяние.

Публика смотрела с замиранием сердца и ахала во время душераздирающих сцен. Под конец на глазах у многих были слёзы сострадания. Овации долго не стихали и ошеломлённые зрители не отпускали актёров.

Так уж случилось, что нас с Сати представление мало интересовало. Наше внимание целиком было приковано друг к другу. Наши взгляды встречались, и глубокая тоска в её чёрных бездонных глазах говорила красноречивее самых откровенных слов.

« Какой ты, Соломон, непонятливый! Неужели не видишь, что я люблю тебя!»

«Душа моя, – отвечал я немым взглядом, – любовь твоя зажгла во мне страсть. Но я, как и ты, не в силах противиться царской воле»

– Отличная постановка! – воскликнул Мецн.

Я встрепенулся и вышел из оцепенения.

– Согласен с тобой, – рассеянно ответил я.

– Что-то ты сегодня мне не нравишься, Соломон, – Тигран заметил мой отсутствующий вид, – Может, не здоров?

– Нет, нет, я в порядке.

– Тогда держи голову высоко и гордо, как вон тот орёл, – сказал Мецн и показал на изваяние над сценой.

– Красивая птица! – нехотя выразил я своё восхищение.

– Угадай, Соломон, в какую сторону должен смотреть орёл, чтобы мы жили богато и счастливо? – спросил меня царь, загадочно улыбаясь, желая развеять мою хандру.

– Если это какая-то примета, то она мне неизвестна.

Царь как-то странно засмеялся и произнёс медленно, почти по слогам:

– Запомни хорошо, Соломон. Орёл должен смотреть на Запад!

Последние слова царя я почти не расслышал, ибо глаза мои были прикованы к уходящей Сати. Мецн уловил направление моего взгляда и задумчиво, почти театрально произнёс:

– Любовью околдованный не внемлет гласу разума.

Но я уже мчался вдогонку за царевной.

– Постой, Сати! Не уходи!

Сати повернулась и посмотрела на меня. Глаза её источали бесконечную грусть.

– Я буду молить царя не отдавать тебя парфянам.

– Не надо, Соломон. Не парфяне, так другие. Какая разница? Не влюбляйся в меня, это бесполезно.

– Это правда, что парфяне приехали сватать Сати? – спросил я у Меружана, когда вернулся в Чёрную крепость.

– Да, правда. Наследник престола Ород пришёл просить её руки у Мецна.

– Неужели Мецн не отдаст свою дочь? Ведь она может стать парфянской царицей.

– Так ведь Ород просит не для себя, а для своего друга, полководца Сурена.

– Ах, за друга! – обрадовался я, – ему Мецн точно откажет.

– Наша задача уговорить его, – вмешался в разговор Шанпоч, – очевидно, что это намного более удачный для девушки вариант, чем замужество на больном царевиче из Эдессы.

– Твоя правда, Шанпоч, – сказал Меружан, – но царь и слушать об этом не захочет. Он вынес окончательное решение. Вот уже четвёртый день парфяне не могут с ним встретиться.

– Он царь, ему видней, – ответил я, проявляя не свойственную мне покладистость.

Шанпоч заметил фальшь в моём голосе и сказал:

– А ты изменился Соломон. Раньше в тебе было больше трезвого ума.

Шанпоч был прав. После последней встречи с Сати я совсем потерял голову. Меня безудержно влекло к ней. Желание защитить, оградить от невзгод, не дать её в обиду переполняли мою душу. Но вместе с тем, я отлично осознавал, что Мецн никогда не изменит своего решения и быть Сати невестой в Эдессе – и ни другу наследника парфянского престола, ни, тем более, мне армянская царевна никогда не достанется.

Спустя некоторое время ко мне зашёл Шанпоч и вкрадчиво произнёс:

– Пошли, Соломон. Царь зовёт тебя.

– Зачем?

– Мецн, наконец, принял парфян. Как мы и предполагали, он отказался выдать Сати и теперь, чтобы не выглядеть негостеприимным, решил удовлетворить их вторую просьбу.

– Какую? – насторожился я.

– Они просят отдать в Парфию Юлиана Петрония.

Я вздрогнул от неожиданности.

– Это ты надоумил своих земляков? – спросил я с негодованием.

– Понимаешь, Соломон, я действовал в интересах самого Петрония. Очень может быть, что второй раз ты уже не успеешь его вернуть с того света.

– Прекрати, Шанпоч. Петрония надо было защищать. Ты что, не понимаешь, какую пользу он может оказать, если Рим пойдёт на нас войной.

– Петроний сам хочет уйти от нас, и мы не вправе его удерживать.

– Хорошо. Будь по-твоему. Но знай, Шанпоч. С этого момента парфяне будут переигрывать нас на одного стратега, ибо сегодня ты им преподнёс бесценный подарок. Ладно, от меня чего надо?

– Пошли, там узнаешь.

Я вошёл в зал, и опять мне в ноздри ударил острый запах овечьего курдюка. Парфяне, торжественно одетые, стояли перед царём Тиграном, который восседал на троне в полном облачении и со всеми