Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

с журналисткой, жадно куривший Бутылкин пришёл в себя и, видимо, принял правильное решение. Допрос возобновился, да так, что я с трудом успевал записывать.

Через полтора часа, когда наши вопросы иссякли, а Бутылкин выдохся, я поднял руку.

— Шабаш, — сказал коротко. — На сегодня достаточно.

— А как же я? — спросил Бутылкин угрюмо.

— Вы, — как и договаривались… Подпишите.

С этими словами я пододвинул к Бутылкину протокол.

Тот впился глазами в документ. Увидев запись о явке с повинной и чистосердечном признании, вздохнул с облегчением и аккуратно расписался.

— То есть я могу надеяться, что отделаюсь малой кровью? — уточнил деловито. Человек воскресал на глазах. Вот что значит преодолеть психологический ступор.

— Теперь — не факт, — сказал я откровенно. — Вы свою часть уговора выполнили, я тоже. — Указал на протокол. — Однако по ходу допроса выяснились обстоятельства, которые я не предполагал.

Бутылкин помрачнел.

— Но я ведь всё откровенно… — тоскливо начал он, однако я перебил.

— С другой стороны, в данной ситуации сошка вы мелкая и от вас мало что зависело. Это вытекает из ваших показаний, а у меня нет оснований им не доверять… В общем, не исключаю, что суд удовлетворится несколькими годами тюремного заключения. А хороший врач в тюрьме не пропадёт… Толкового адвоката я вам, так и быть, посоветую.

— А если…

— В ближайшие день-два продолжим, — пообещал я, игнорируя это «если».

Конвоиры увели Бутылкина. Проводив его взглядом, Ульянов повернулся ко мне. Судя по выражению лица, сотоварищ был полон эмоций.

— Дело приобретает новый оборот, и мне это ни хрена не нравится, — рубанул сплеча. — Похоже, вляпались мы с вами, Дмитрий Петрович… ну, сами понимаете, куда. Что скажете?

— А чего вы хотели? — ответил я вопросом на вопрос с усмешкой, и была та усмешка вымученной. — Вы же сами предположили, что Себряков нашёл документы, которых боится некая сила. Организация, сообщество — называйте, как угодно. Вот эта сила и высунулась. Бутылкин — так, мелочь, отдельное щупальце, притом относительно безобидное.

— Но зачем это нужно им? — почти выкрикнул Ульянов. — Столько смертей… Неужели оно того стоит?

Я пожал плечами и вдруг ощутил вязкую усталость. Вымотал меня допрос, основательно вымотал — слишком неожиданные и опасные темы всплыли.

— Зачем? Не знаю. А вот что мы с вами сейчас сделаем, знаю.

— Знаете, так поделитесь…

Я встал, потянулся до хруста в суставах и взял со стола протокол. Неторопливо застегнулся на все пуговицы.

— Сейчас мы с вами пойдём к моему начальнику, — сказал твёрдо. — Доложим, как есть. Вот теперь появились конкретные основания передать дело Себрякова в политический сыск… И не отговаривайте меня!

Кирилл Ульянов

Начальник следственного отделения Аркадий Семёнович Говоров был персоной довольно колоритной. Лет пятидесяти, полноватый, с круглым невыразительным лицом, на котором сонно тлели маленькие глазки и с размахом колосились усы, он ничуть не был похож на того, кем являлся на самом деле. А являлся он статским советником (в настоящем) и успешным, опытным следователем (в прошлом), причём ступеньками к высокому креслу стали именно личные заслуги, а не чья-то протекция.

По словам Морохина, простецкая внешность начальника была обманчивой. Скрывала она цепкий ум, интуицию и железный характер. Добродушный и мешковатый с виду, он в случае необходимости бывал и крут, и энергичен. К подчинённым относился хорошо, но требовательно, и ухо с ним приходилось держать востро.

Изучив протокол допроса и выслушав наши пояснения, Говоров принялся барабанить пальцами по столешнице, обтянутой зелёным казённым сукном. Я разглядывал просторный кабинет с высоким потолком и широкими окнами в обрамлении коричневых штор. Морохин смотрел перед собой.

— Да-а, — протянул Говоров неопределённо. — Неожиданный поворот. Вот не было печали… А я-то думал, что простая уголовщина.

Морохин молча кивнул. Насчёт неожиданного поворота начальник был, к сожалению, абсолютно прав.

— А Бутылкин-то, Бутылкин… — Говоров снова заглянул в протокол. Сморщился. — Ведь из приличной еврейской семьи. И профессия почтенная — врач… Какого чёрта он во всё это влип?

— Там всё расписано, — напомнил Морохин, указывая на протокол. — В том числе мотивы поведения.

— Вижу, вижу… И внешность убийцы, судя по словам Бутылкина, совпадает с описанием покойного Кускова.

— Полностью.

— И, выходит, во всех случаях действовала одна шайка-лейка…

— Несомненно.

Мне вдруг показалось, что Говоров рассуждает о деле машинально, а сам думает сейчас о чём-то другом.

— Ну, хорошо, — произнёс он со вздохом, отодвигая протокол. — Какие будут предложения, Дмитрий Петрович?

— Предложение очевидное, Аркадий Семёнович, — чётко молвил Морохин. — Согласно должностному уставу мы правомочны вести предварительное следствие исключительно в рамках своей компетенции. Вновь открывшиеся обстоятельства из этих рамок решительно выламываются. В связи с этим считаю необходимым принять решение об изъятии дела из нашего производства и передаче в особый отдел департамента.

— Вот прямо так, в особый отдел?

— Прямо так.

Говоров со вздохом задумался. Положил перед собой на стол увесистые кулаки. Сказал твёрдо:

— Отказываю.

Мысленно я перекрестился. Решение Говорова меня устраивало абсолютно. В особый отдел департамента у моих вышестоящих доверителей хода не было. В случае передачи расследования я оказался бы не у дел, а разбирательство убийства Себрякова и других осталось бы без контроля.

Морохин, похоже, растерялся. Его предложение было настолько логичным и правомерным, что несогласия он явно не ждал.

— Могу я осведомиться о причинах отказа, Аркадий Семёнович? — поинтересовался он после паузы.

— Можете, голубчик, отчего же… — Откинувшись в кресле, начальник сцепил руки на внушительном животе и строго взглянул на Морохина. — Причина первая: нецелесообразно. Вы сделали большую работу, вышли на интересные результаты, и что же — хотите подарить всё это особому отделу? С какой стати? Я уж не говорю, что следователей вашего калибра там нет. Стало быть, с делом они просто могут не справиться.

Ну, ясно. История вечная — межведомственная ревность…

— А есть и другая причина: несолидно, — продолжал Говоров.

— То есть? — вскинулся Морохин.

— Вот и то есть… Пока что ваше предложение передать следствие основано лишь на показаниях Бутылкина. Маловато! Не думаю, что он врёт, но… А вдруг отопрётся?

— То есть как это — отопрётся?

— Да вот так. Заявит, к примеру, что оговорил себя под угрозами следователя, и тогда грош цена всем его показаниям. В принципе такое возможно.