Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

приват-доцент нашего университета Варакин, — уж он-то знал, чем занимается Себряков. Но Варакин, увы…

— Да, — подтвердил я, — Варакин, увы…

Зароков на миг прикрыл глаза и провёл рукой по лицу. Вероятно, знал Варакина.

— А как вы полагаете, Евгений Ильич, могла ли поездка Себрякова в Англию незадолго до смерти быть как-то связанной с его научной работой? — спросил Морохин, меняя тему разговора.

— Ну, это маловероятно, — ответил Зароков после короткой заминки. — Все его научные интересы были связаны с российской историей, с династией Романовых. Архивные изыскания вёл тут же, в России… Нет, не думаю.

— Но для чего-то же он туда ездил? Или просто любил вояжировать?

— Какое там вояжирование! Викентий был тяжёл на подъём. Дом, университет, архивы, издательства, академия наук — всё тут, в Санкт-Петербурге. Изредка, правда, выезжал в провинции по приглашению губернских исторических обществ. Прочтёт лекцию-другую и обратно домой. — Зароков слегка улыбнулся. — Я его, конечно, спрашивал, зачем ему в Англию. Так он отшутился. Хочу, мол, попробовать знаменитый английский чай. Он, видите ли, был заядлый чаёвник… Возможно, какая-то причуда.

— Ну, допустим… А вы, Дарья Степановна, знаете, для чего ваш покойный супруг посетил Англию?

Вдова лишь отмахнулась.

— Откуда? Характер у Викентия Павловича был непростой, и в последнее время наши отношения, что уж тут скрывать, разладились… Но вы же понимаете, господа, что это между нами, только для следствия? (Мы с Морохиным синхронно кивнули.) В общем, он совершенно перестал посвещать меня в свои дела. Просто сказал однажды, что уезжает в Англию на несколько дней, и только. Мол, есть такая необходимость, а на расспросы ничего не ответил. — Наморщив безмятежный лоб, закончила плаксиво: — И даже не привёз мне ничего английского…

Зарыдала. Зароков поспешно налил ей стакан воды. Пока вдова успокаивалась, я размышлял, горюет ли она сейчас о муже или о несостоявшихся подарках.

— Скажите, Дарья Степановна, давно ли у вас работает прислуга? Ну, вот эта девушка, что открыла нам? — спросил Морохин неожиданно.

Вдова перестал плакать и удивлённо заморгала.

— Паша? Давно, лет пять, а то и больше. Когда я вышла замуж за Викентия Павловича, она уже у него работала. Стряпала, убирала… Полная дура. А что?

— Я хотел бы задать ей несколько вопросов, — пояснил Морохин, поднимаясь. — С вашего позволения, мы сядем на кухне и коротко побеседуем. Так сказать, в интересах следствия. А Кирилл Сергеевич пока закончит разговор с вами.

— Да что эта деревенщина может вам рассказать, — произнесла вдова раздражённо. — Ну, если в интересах следствия, — ради бога… Паша!

Появившейся девушке Дарья Степановна строго велела увести господина следователя на кухню и там чистосердечно ответить на все его вопросы.

Морохин беседовал с Пашей около получаса. За это время роли переменились. Теперь уже деликатно, однако настойчиво расспрашивал Зароков — далеко ли продвинулось следствие и что успело выяснить. «Ну, с Викентием всё ясно — инфаркт, сердце у него было слабое. Но почему в квартире появился труп швейцара?» — «А вам откуда про то известно?» — «Дарья Степановна рассказала… Я ничего не понимаю» — «Не волнуйтесь, мы тоже. Пока» — «Но всё-таки…» — «Следствие разберётся». Старательно изображая недалёкого полицейского, я произносил незначительные фразы и делал при этом значительный вид.

Появился Морохин. Мы откланялись, предупредив, что в случае необходимости наведаемся вновь. Вдова хлопала глазами и приглашала заходить в любое удобное время. Зароков пообещал держать в курсе архивного разбора.

— Золото, а не девушка, — сообщил Морохин, когда мы, сев в экипаж, поехали в отделение. В глазах у него прыгали весёлые чёртики. — Собирается требовать расчёт, терять ей в этом доме нечего, и потому говорила откровенно.

— Рассказала что-то интересное?

— Ну, в каком-то смысле… У Себрякова она работала семь лет и застала первую жену профессора, так что может сравнивать. Та была приветливая, а эта спесивая. Та добрая, а эта злая. И так далее. Словом, отравила профессору жизнь. А потом уж и его самого.

— Что⁈

— То самое, Кирилл Сергеевич. Отравила. Да не одна, а вместе с любовником.

— Однако… — Я перевёл дух. — Может, она и любовника знает?

— Отлично знает. Это друг семьи профессор Зароков. И вот тут шутки заканчиваются. Потому что наличие в деле любовника может дать вполне серьёзные варианты.

Вид у Морохина был задумчивый — общение с золотой девушкой Пашей для него не прошло бесследно.

— Постойте, — сказал я, хмурясь, — да почему же любовник? Она их что, в постели застала?

— Чего не было, того не было. Паша честная и ничего не выдумывает. Но дважды случайно видела, как Дарья Степановна с профессором целуются. Ещё при жизни Себрякова, между прочим. И поцелуи, по её словам, были совсем не дружеские.

— И ничего хозяину не сказала?

— Хотела, говорит, но духу не хватило. Дело щекотливое, семейное… Пусть сами разбираются.

С минуту мы молча тряслись на подушках экипажа, обдумывая неожиданные новости.

— Версию Паши предлагаю принять к сведению и двигаться дальше, — сказал я наконец. — Любовные отношения между вдовой и другом семьи сами по себе интересны, однако к нашему делу, навскидку, отношения не имеют.

— Пожалуй, — согласился Морохин, пожимая плечами. — Я тоже не вижу связи. По крайней мере, пока.

— Ещё что-нибудь Паша вам рассказала?

— Да она много чего рассказала… Например, Себряков в последнее время стал очень раздражительным, чего за ним отродясь не замечалось. Недели полторы назад Паша начала протирать книжные полки в кабинете профессора, так тот на неё ногами затопал. Плохо, мол, протираешь, после тебя в шкафах сплошная пыль. А у меня там самое дорогое — книги. Сам буду убирать. И велел больше к тем шкафам не подходить… Паша говорит, что от обиды аж разревелась. Я, мол, даже время от времени генеральную уборку на полках делала, каждую книгу протирала, хоть их в шкафах сотни…

— М-да, на её месте я бы тоже разревелся… О чём говорит такое поведение Себрякова?

Морохин прищурился.

— Похоже, незадолго до смерти он что-то предчувствовал, чего-то опасался. Возможно, не исключал нападения… Занервничаешь тут.

— Согласен, — сказал я. И, вспомнив красивое глупое лицо вдовы, добавил: — К тому же, судя по всему, серьёзные поводы для раздражения давала семейная жизнь.

— Похоже на то… Ну, вот как? Профессор, светило, умнейший человек — и