Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

в намеченной авантюре. Без тебя она, безусловно, рухнет. В этом случае ты будешь крупно вознаграждён. Я знаю, ты человек состоятельный. Преподаёшь, издаёшься… А станешь богат.

— Либо? — с кривой улыбкой уточнил Себряков.

— Про «либо» я и говорить не хочу, — отрезал я. — Последствия для тебя будут самые что ни на есть плачевные. И если ты надеешься на своих доверителей, то зря. Они тебя не спасут.

Себряков посмотрел на часы.

— Ну, надо же, — сказал задумчиво. — Всего двадцать минут беседуем, а уже и до угроз дошли. — Неожиданно перегнулся через стол и схватил меня за грудки. — Да как ты можешь мне угрожать? Как у тебя язык повернулся — после тридцатилетней дружбы?

Я без труда оторвал от себя слабые руки, никогда не знавшие ничего тяжелее пера и бумаги.

— Успокойся! — прикрикнул я. — Неужели не понимаешь, что я и пришёл к тебе ради нашей дружбы? Иначе вместо меня тут сидел бы кто-нибудь другой, для которого профессор Себряков — никто и звать его никак. И разговаривал бы по-другому.

Лицо Викентия исказилось. Он упал на стул, судорожно прижимая ладонь к левой стороне груди.

— Что с тобой? — с тревогой спросил я, вскакивая.

— Вон там, лежат на столе… две таблетки, быстро… — с трудом пробормотал он.

Я торопливо передал ему лекарство и стакан с водой. Проглотив таблетки, Викентий сомкнул веки. В свете настольной лампы лицо его казалось восковым и неподвижным, лишь слегка шевелились побелевшие губы. Я взял газету и начал махать на него, разгоняя тёплый вечерний воздух. Сердечная болезнь Викентия для меня секретом не была, однако я не предполагал, что она вмешается в наш разговор. Книжный червь, живущий на лекарствах, а туда же — ищет на свою голову приключений…

Впрочем, через несколько минут Викентий ожил — задвигался на стуле, открыл глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я участливо. — Может быть, послать за врачом?

— Не надо, — пробормотал Викентий. — Мне уже лучше.

— Ну, слава богу… Но мы недоговорили. И не до чего не договорились. Может, перенесём разговор на завтра?

Викентий вдруг энергично, словно и не было приступа, поднялся на ноги.

— Незачем, — сказал твёрдо. — Твоё предложение я отклоняю. Ты вообще о чём? В Лондон я ездил по частным делам, и никаких бумаг нет. Что-то ты путаешь, ясно? А коли ясно, то разговор окончен.

Таков был Викентий — сильный дух в хилом теле. Поднялся и я.

— Ты так ни черта и не понял, — произнёс жёстко. — Сейчас ты бросаешь вызов организации, которая, если что, сотрёт тебя в порошок и не задумается. Не доводи до греха, Викентий. Отдай бумаги и возьми деньги. Очень большие деньги, поверь…

— Шкура ты, Евгений, — прошелестел Викентий, брезгливо морщась. — Как же я тридцать лет этого не замечал? Знаю я, чего боится твоя организация. Догадываюсь, что там за люди. И ты вместе с этими мерзавцами?

Я почувствовал, что ещё немного — и взорвусь.

— Не тебе судить этих людей, — сказал тихо, почти шёпотом. Лишь бы сдержаться, лишь бы не сорвать разговор окончательно. — Я с ними потому, что их стремления — это и мои стремления. Их принципы — мои принципы. Тебе этих принципов не понять. Ты живёшь в своём книжном мире, ну и живи. Каждому своё. Но не смей ставить палки в колёса.

— Знаю я ваши стремления!.. Хаос, кровь, убийство России — вот к чему вы стремитесь. (Тоже мне, патриот хренов!) Негодяев опаснее, чем твои сообщники, ещё свет не видел. — Дышал тяжело, прерывисто. — И если ты с ними, то и на тебе клеймо преступного негодяя.

— Не смей!..

— Ты сам признался! — крикнул Викентий, сжимая слабые кулаки. — Забудь мой дом. Уходи.

Ах, до чего же я ненавидел его в этот миг! Как хотел ударить! С хрустом разбить лицо в кровь и пинать, пинать, пинать, пока боль не развяжет язык, не заставит отдать вожделенные бумаги…

— Ну, смотри, Викентий, — сказал хриплым от ненависти голосом. — Ты сам для себя всё решил. Сам на себя беду накликал. (Викентий повелительным жестом указал на дверь.) Я ухожу. Посмотрим, помогут ли тебе твои доверители. Я-то уже помочь не смогу… — Не сдержавшись, добавил с издёвкой: — А что касается твоего дома, зачем его забывать? Здесь не только ты живёшь…

Повернувшись, медленно пошёл к выходу. Зря я, конечно, произнёс последнюю фразу… Но я себя уже не контролировал.

— Стой!

Викентий подошёл совсем близко. Спросил, яростно глядя прямо в глаза:

— Значит, это правда, что ты спишь с Дарьей? А я, дурак, верить не хотел… Думал, не способен старый друг на такую подлость…

Ударь он меня самоваром по голове, я опешил бы меньше. Вопрос, конечно, неожиданный… Интересно, какой доброжелатель ему донёс?

Не знал, что и сказать. Хотя сказать мог бы многое.

Что я, в отличие от Викентия, внешностью не обижен, что сохранил в свои годы отменное здоровье, мужскую силу и тягу к женскому полу. Что регулярно посещаю спортивный клуб, в котором занимаюсь фехтованием и боксом, поддерживая хорошую форму. Что молодой красивой Дарье мало быть профессоршей, располагать деньгами и престижной недвижимостью, ей как воздух нужны радости жизни, внимание и постель. Всего этого не хотел или не мог ей дать Себряков. Всё это ей дал я.

Наши в высшей степени приятные и необременительные отношения начались месяца через три после свадьбы, на которой довелось быть шафером Викентия. Страдал ли я от мук совести, обманывая старого друга? Ну, разве что самую малость. Он сам был виноват. Если уж решил жениться на девушке, годящейся в дочери, то изволь соответствовать. Или уж не обижайся. Не я, так кто-то другой подобрал бы это молодое прелестное тело, жаждущее любви.

В ожидании ответа Викентий угрожающе смотрел на меня. С учётом его физической немощи выглядело это немного комично.

— Ну, и не верь, — небрежно посоветовал я, широко улыбнувшись.

И ушёл, напоследок снисходительно потрепав взбешённого Викентия по плечу. Пусть помучается… Это была месть за провал вверенных мне переговоров.

А через час пришёл Демон…

Да, я обманывал Викентия и фактически соучаствовал в его смерти. Но я всегда любил этого человека и потому прощальное слово на панихиде произнёс от души. Договорить, правда, не удалось —