Ольга Берггольц - Ольга. Запретный дневник

"Я говорю с тобой под свист снарядов…"

Август 1941 года. Немцы неистово рвутся к Ленинграду. Ленинградцы строят баррикады на улицах, готовясь, если понадобится, к уличным боям.

…Я говорю с тобой под свист снарядов,угрюмым заревом озарена.Я говорю с тобой из Ленинграда,страна моя, печальная страна…

Кронштадтский злой, неукротимый ветерв мое лицо закинутое бьет.В бомбоубежищах уснули дети,ночная стража встала у ворот.

Над Ленинградом — смертная угроза…Бессонны ночи, тяжек день любой.Но мы забыли, что такое слезы,что называлось страхом и мольбой.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,не поколеблет грохот канонад,и если завтра будут баррикады —мы не покинем наших баррикад.

И женщины с бойцами встанут рядом,и дети нам патроны поднесут,и надо всеми нами зацветутстаринные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце,такое обещание даюя, горожанка, мать красноармейца,погибшего под Стрельною в бою:

Мы будем драться с беззаветной силой,мы одолеем бешеных зверей,мы победим, клянусь тебе, Россия,от имени российских матерей.

ИЗ БЛОКНОТА СОРОК ПЕРВОГО ГОДА

…Видим — опять надвигается ночь,и этому не помочь:ничем нельзя отвратить темноту,прикрыть небесную высоту…

Я не дома, не города житель,не живой и не мертвый — ничей:я живу между двух перекрытий,в груде сложенных кирпичей…

О, это явь — не чудится, не снится:сирены вопль, и тихо — и тогдаодно мгновенье слышно — птицы,птицы поют и свищут в городских садах.

Да, в тишине предбоевой, в печалитак торжествуют хоры вешних птиц,как будто б рады, что перекричалиогромный город, падающий ниц…

В бомбоубежище, в подвале,нагие лампочки горят…Быть может, нас сейчас завалит.Кругом о бомбах говорят………………………………Я никогда с такою силой,как в эту осень, не жила.Я никогда такой красивой,такой влюбленной не была…

Да, я солгу, да, я тебе скажу:«Не знаю, что случилося со мной,но так легко я по земле хожу,как не ходила долго и давно.И так мила мне вся земная твердь,так песнь моя чиста и высока…Не потому ль, что в город входит смерть,а новая любовь недалека?..»

…Сидят на корточках и дремлютпод арками домов чужих.Разрывам бомб почти не внемлют,не слышат, как земля дрожит.Ни дум, ни жалоб, ни желаний…Одно стремление — уснуть,к чужому городскому камнющекой горящею прильнуть…

"И под огнем на черной шаткой крыше…"

И под огнем на черной шаткой крышеты крикнул мне,                            не отводя лица:«А если кто-нибудь из нас…                                                Ты слышишь?Другой трагедию досмотрит до конца».Мы слишком рано вышли —                                              в первом акте,но помнил ты, что оставлял.И я не выйду до конца спектакля —                                                    его актер, и зритель, и судья.Но, Господи, дай раньше умереть,                                                           чем мне сказать«Не стоило смотреть».

РАЗГОВОР С СОСЕДКОЙ

Пятое декабря 1941 года. Идет четвертый месяц блокады. До пятого декабря воздушные тревоги длились по десять — двенадцать часов. Ленинградцы получали от 125 до 250 граммов хлеба.

Дарья Власьевна, соседка по квартире,сядем, побеседуем вдвоем.Знаешь, будем говорить о мире,о желанном мире, о своем.

Вот мы прожили почти полгода,полтораста суток длится бой.Тяжелы страдания народа —наши, Дарья Власьевна, с тобой.

О, ночное воющее небо,дрожь земли, обвал невдалеке,бедный ленинградский ломтик хлеба —он почти не весит на руке…

Для того чтоб жить в кольце блокады,ежедневно смертный слышать свист —сколько силы нам, соседка, надо,сколько ненависти и любви…

Столько, что минутами в смятеньеты сама себя не узнаешь:«Вынесу ли? Хватит ли терпенья?»Вынесешь. Дотерпишь. Доживешь.

Дарья Власьевна, еще немного,день придет — над нашей головойпролетит последняя тревогаи последний прозвучит отбой.

И какой далекой, давней-давнейнам с тобой покажется войнав миг, когда толкнем рукою ставни,сдернем шторы черные с окна.

Пусть жилище светится и дышит,полнится покоем и весной…Плачьте тише, смейтесь тише, тише,будем наслаждаться тишиной.

Будем свежий хлеб ломать руками,темно-золотистый и ржаной.Медленными, крупными глоткамибудем пить румяное вино.

А тебе — да ведь тебе ж поставятпамятник на площади большой.Нержавеющей, бессмертной стальюоблик твой запечатлят простой.

Вот такой же: исхудавшей, смелой,в наскоро повязанном платке,вот такой, когда под артобстреломты идешь с кошелкою в руке.

Дарья Власьевна, твоею силойбудет вся земля обновлена.Этой силе имя есть — Россия.Стой же и мужайся, как она!

ВТОРОЕ ПИСЬМО НА КАМУ

…Вот я снова пишу на далекую Каму.Ставлю дату: двадцатое декабря.Как я счастлива, что горячо и упрямоштемпеля Ленинграда на конверте горят.Штемпеля Ленинграда! Это надо понять.Все защитники города понимают меня.

Ленинградец, товарищ, оглянись-ка назад,в полугодье войны, изумляясь себе:мы ведь смерти самой поглядели в глаза.Мы готовились к самой последней борьбе.

Ленинград в сентябре, Ленинград в сентябре…Златосумрачный, царственный листопад,скрежет первых бомбежек, рыданье сирен,темно-ржавые контуры баррикад.

Только все, что тогда я на Каму писала,все, о чем я так скупо теперь говорю, —ленинградец, ты знаешь, — было только началом,было только вступленьем к твоему декабрю.

Ленинград в декабре, Ленинград в декабре!О, как ставенки стонут на темной заре,как угрюмо твое ледяное жилье,как врагами изранено тело твое…

Мама, Родина светлая, из-за кольцаты твердишь:                          «Ежечасно гордимся тобой».Да, мы вновь не отводим от смерти лица,принимаем голодный и медленный бой.

Ленинградец, мой спутник,                                              мой испытанный друг,нам декабрьские дни сентября тяжелей.Все равно не разнимем                                          слабеющих рук:мы и это, и это должны одолеть.

Он придет, ленинградский торжественный                                                                              полдень,тишины, и покоя, и хлеба душистого полный.О, какая отрада,                                какая великая гордостьзнать, что в будущем каждому скажешь в ответ:— Я жила в Ленинграде                                          в декабре сорок первого года,вместе с ним принимала                                            известия первых побед.…Нет, не вышло второе письмо                                                      на далекую Каму.Это гимн ленинградцам — опухшим, упрямым,                                                                                    родным.Я отправлю от имени их за кольцо                                                                        телеграмму:«Живы. Выдержим. Победим!»

29 ЯНВАРЯ 1942 ГОДА