Ольга Берггольц - Ольга. Запретный дневник

ЛЕНИНГРАДСКАЯ ПОЭМА

(Отрывок)

Я как рубеж запомню вечер:декабрь, безогненная мгла,я хлеб в руке домой несла,и вдруг соседка мне навстречу.«Сменяй на платье, — говорит, —менять не хочешь — дай по дружбе.Десятый день, как дочь лежит.Не хороню. Ей гробик нужен.Его за хлеб сколотят нам.Отдай. Ведь ты сама рожала…»И я сказала: «Не отдам».И бедный ломоть крепче сжала.«Отдай, — она просила, — тысама ребенка хоронила.Я принесла тогда цветы,чтоб ты украсила могилу».…Как будто на краю земли,одни, во мгле, в жестокой схватке,две женщины, мы рядом шли,две матери, две ленинградки.И, одержимая, онамолила долго, горько, робко.И сил хватило у меняне уступить мой хлеб на гробик.И сил хватило — привестиее к себе, шепнув угрюмо:«На, съешь кусочек, съешь… прости!Мне для живых не жаль — не думай»

…Прожив декабрь, январь, февраль,я повторяю с дрожью счастья:мне ничего живым не жаль —ни слез, ни радости, ни страсти.Перед лицом твоим, Война,я поднимаю клятву эту,как вечной жизни эстафету,что мне друзьями вручена.Их множество — друзей моих,друзей родного Ленинграда.О, мы задохлись бы без нихв мучительном кольце блокады.<…>

ПАМЯТИ ЗАЩИТНИКОВ

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины

В дни наступленья армий ленинградских,в январские свирепые морозы,ко мне явилась девушка чужаяи попросила написать стихи…

Она пришла ко мне в тот самый вечер,когда как раз два года исполнялосьсо дня жестокой гибели твоей.

Она не знала этого, конечно.Стараясь быть спокойной, строгой, взрослой,она просила написать о брате,три дня назад убитом в Дудергофе.

Он пал, Воронью гору атакуя,ту высоту проклятую, откудадва года вел фашист корректировкувсего артиллерийского огня.

Стараясь быть суровой, как большие,она портрет из сумочки достала:«Вот мальчик наш,мой младший брат Володя…»И я безмолвно ахнула: с портретаглядели на меня твои глаза.

Не те, уже обугленные смертью,не те, безумья полные и муки,но те, которыми глядел мне в сердцев дни юности, тринадцать лет назад.

Она не знала этого, конечно.Она просила только: «Напишитене для того, чтобы его прославить,но чтоб над ним могли другие плакатьсо мной и мамой — точно о родном…»

Она, чужая девочка, не знала,какое сердцу предложила бремя, —ведь до сих пор еще за это времяя реквием тебе — тебе! — не написала…

Ты в двери мои постучала,доверчивая и прямая.Во имя народной печалитвой тяжкий заказ принимаю.Позволь же правдиво и прямо,своим неукрашенным словомповедать сегодня                               о самомобычном,                       простом и суровом…

Когда прижимались солдаты, как тени,к земле и уже не могли оторваться, —всегда находился в такое мгновеньеодин безымянный, Сумевший Подняться.

Правдива грядущая гордая повесть:она подтвердит, не прикрасив нимало, —один поднимался, но был он — как совесть.И всех за такими с земли поднимало.

Не все имена поколенье запомнит.Но в тот исступленный, клокочущий полденьбезусый мальчишка, гвардеец и школьник,поднялся — и цепи штурмующих поднял.

Он знал, что такое Воронья гора.Он встал и шепнул, а не крикнул: «Пора!»Он полз и бежал, распрямлялся и гнулся,он звал, и хрипел, и карабкался в гору,он первым взлетел на нее, обернулсяи ахнул, увидев открывшийся город!

И, может быть, самый счастливый на свете,всей жизнью в тот миг торжествуя победу, —он смерти мгновенной своей не заметил,ни страха, ни боли ее не изведав.

Он падал лицом к Ленинграду.                                                      Он падал,а город стремительно мчался навстречу……Впервые за долгие годы снарядына улицы к нам не ложились в тот вечер.

И звезды мерцали, как в детстве, отраднонад городом темным, уставшим от бедствий…«Как тихо сегодня у нас в Ленинграде», —сказала сестра и уснула, как в детстве.

«Как тихо», — подумала мать и вздохнула.Так вольно давно никому не вздыхалось.Но сердце, привыкшее к смертному гулу,забытой земной тишины испугалось.

…Как одинок убитый человекна поле боя, стихшем и морозном.Кто б ни пришел к нему,                                           кто ни придет, —ему теперь всё будет поздно, поздно.

Еще мгновенье, может быть, назадон ждал родных, в такое чудо веря…

Теперь лежит — всеобщий сын и брат,пока что не опознанный солдат,пока одной лишь Родины потеря.

Еще не плачут близкие в дому,еще, приказу вечером внимая,никто не слышит и не понимает,что ведь уже о нем,                                    уже к немуобращены от имени Державыпрощальные слова любви и вечной славы.

Судьба щадит перед ударом нас,мудрей, наверно, не смогли бы люди…А он —                он отдан Родине сейчас,она одна сегодня с ним пробудет.

Единственная мать, сестра, вдова,единственные заявив права, —всю ночь пробудет у сыновних ногземля распластанная,                                          тьма ночная,одна за всех горюя, плача, зная,что сын —                   непоправимо одинок.

Мертвый, мертвый…                                  Он лежит и слышитвсё, что недоступно нам, живым:слышит — ветер облако колышет,высоко идущее над ним.

Слышит всё, что движется без шума,что молчит и дремлет на земле;и глубокая застыла думана его разглаженном челе.

Этой думы больше не нарушить…О, не плачь над ним — не беспокойтихо торжествующую душу,услыхавшую земной покой.

Знаю: утешеньем и отрадойэтим строчкам быть не суждено.Павшим с честью — ничего не надо,утешать утративших — грешно.

По своей, такой же, скорби — знаю,что, неукротимую, еесильные сердца не обменяютна забвенье и небытие.

Пусть она, чистейшая, святая,душу нечерствеющей хранит.Пусть, любовь и мужество питая,навсегда с народом породнит.

Незабвенной спаянное кровью,лишь оно — народное родство —обещает в будущем любомуобновление и торжество.

…Девочка, в январские морозыприбегавшая ко мне домой, —вот — прими печаль мою и слезы,реквием несовершенный мой.

Всё горчайшее в своей утрате,всё, душе светившее во мгле,я вложила в плач о нашем брате,брате всех живущих на земле…

…Неоплаканный и невоспетый,самый дорогой из дорогих,знаю, ты простишь меня за это,ты, отдавший душу за других.

МОЛИТВА

Полземли в пожаре и крови,светлые потушены огни…

Господи, прости, что в эти дниначала я песню о любви.

Слышу стон людской и детский плач,но кого-то доброго молю:там, где смерть, и горе, и зола,да возникнет песнь моя светла,потому что я его люблю.

Потому что я его нашлапрежде как солдат, а не жена,там, где горе было и зола,там, где властвовала смерть одна.

Может быть, когда-нибудь казнишьтем, что на земле страшней всего, —пусть, я не скрываю — в эти днипожелала я любви его.

Матери просили одного —чтобы на детей не рухнул кров;я вымаливала — сверх всего —неизвестную его любовь.

Воины просили одного —чтоб не дрогнуть в тягостных боях,я вымаливала — сверх всего —пусть исполнится любовь моя.

Господи, я не стыжусь — о нет, —ни перед людьми, ни пред Тобой,и готова я держать ответза свершенную свою любовь…

ТВОЙ ПУТЬ