Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

class="v">На просёлке

Крутился первый снег,

Сухой и колкий.

Остап заплакал и пошёл назад,

Гремя по звонким колчам сапогами.

Потом —

                шлагбаум,

Сгнивший палисад

У старой будки,

                ворон над стогами,

Острог,

снежинок бесноватый рой, —

И город детства скрылся за горой.

Навстречу шла метель,

С лошажьим храпом

Она вилась в овраге, меж камней,

И в белой мгле

Я не гадал, что мне

Ещё придётся встретиться с Остапом;

Но и без встреч,

Как стало ясно позже,

Мы б всё равно расстаться не смогли.

Он жил во мне,

Звенел в крови под кожей

Живою силой утренней земли.

И я шагал.

Дорогу заносило.

Мела метель,

И в грудь стучало зло —

И всё же погасить была не в силах

Короткой дружбы

                вечное тепло.

Примечание 1

Свирепый зной из почвы выжал сок,

И прах её тысячелетья сох.

Как вечный бред в сухих твоих глазах,

Не изменяясь, светится песок.

Костёр в ночи уныл и невысок,

Пожуй-ка лучше каурмы кусок

И спать ложись – тебе пески приснятся:

Постель – песок, и на зубах – песок.

Зарёй осла простуженный басок

Обрежет сна тончайший волосок,

И снова – путь

И свист песка под ветром,

Как будто ножик точат о брусок.

Перед тобою океан песка,

Но, как струна, тропа твоя узка,

Покинь её: в глаза всё так же будет

Глядеть песок великая тоска.

Но если ты сменял на небо кров,

Чтоб разгадать пески, —

Иди, суров,

Всегда вперёд,

Как шёл хромой Вамбери,

Всё позабыв и ко всему готов.

Оставив море за своей спиной,

Пей день за днём тысячевёрстный зной,

Умри и вновь воскресни,

Ослепленный

Туркмении горячей желтизной.

Чтоб вновь идти, хрипя, и к ночи слечь,

Зарывшись в пыль проклятую до плеч,

И петь в бреду,

И в день безумья встретить

Как жизнь свою – седой Куня-Ургенч.

Вот минарет – верхушку снёс снаряд.

Разрушенных мечетей пыльный ряд,

Шакалами разрытые кладбища…

Здесь трое суток простоял отряд

Рабочих-копачей.

Они пришли

Сюда с зелёной харьковской земли,

Осатанев за сорок дней дороги

Под белым солнцем, в бешеной пыли.

Их не пугала в жизни никогда

Суровая мужицкая страда,

Но… дальний путь лежал на юго-запад,

Опять в пески!.. А здесь была вода!

И загремел отряд:

«Опять бега!..»

«Куды ж переться – к чёрту на рога…»

«Что я, ешак?»

«Ну не… довольно… хватит!»

«Идёшь-идёшь, а ужин – курага?»

«По этакой жаре погни-ка хрип…»

«К прорабу кто?»

«Архип».

«Нехай Архип».

Прораб-малярик, глохнущий от хины,

Ругался, ныл… и к вечеру охрип.

Неумолимы были копачи.

Но к полночи, минуту улучив,

Вполз паренёк в прорабову палатку:

«Ось слухай, то не йдуть бородачи,

И хай же грэць йим…

Бо з моей брыгады,

Йий богу, хлопции не такии гады…

И мы – согласны…»

В полуночный пир —

Лепёшка с чаем закрепили мир.

А утром сорок парубков чернявых

Повёл в пески вихрастый Бригадир.

И было так: рыдал ишак-старик —

Он есть хотел, он воду пить привык!

А люди сами бредили водою,

Сооружая будущий арык.

Такыр гремел,

Как исполинский тир,

Пел динамит на языке мортир,

Под диким солнцем копачи сдавали,

Но с ними был весёлый Бригадир.

Невзрачный самый,

Самый молодой,

По-птичьи лёгкий, чёрный и худой —

Он песни запевал,

Делился с каждым

Куском лепёшки, бодростью, водой…

И не был из людей никто знаком

С тем, как в ночи,

                под рваным пиджаком

Зло плакал он,

                облизывая губы

Шершавым и распухшим языком.

А утром

Снова вёл бригаду в бой:

«Набег песков и времени разбой —

Ещё не смерть,

Сухой такыр проснётся

И зацветёт, как некогда Узбой», —

Так говорил прораб.

И Бригадир

Рассказывал, как зацветёт такыр,

Усталым копачам.

И всем ночами

Мерещился садов прекрасный мир.

И стало так:

Зелёные рога

Под небо вскинул тополь-туранга,

Серебряной джидой,

Густым илаком

Зарощены арыков берега.

И я ходил по этим берегам;

Я слышал птиц разноголосый гам.

Песчаная акация роняла

Тончайший шёлк цветов своих к ногам.

И над водой, где тихо цвёл урюк,

Я видел акведука полукруг,

Украшенный портретом Бригадира…

И это был Остап Богатырюк.

Примечание 2

Пришёл товарищ.

Вместе с ним когда-то,

Вполне солидны, хоть не бородаты,

Мы нараспев,

Стараясь не реветь,

Вызубривали суффиксы и даты

В весёлом общежитии «Медведь».

«Однако ж, замуж, невтерпёж,

Уж – пишется без мягких зна-а-аков», —

Один фальцетом начинал скулёж.

«Но каждый “замуж” одинаков, —

Вступала втора, – ты меня поймё-о-ошь».

И дальше исполнялись две эклоги

О жизни и страдательном залоге.

Так – до рассвета.

Спать – ложились поздно.

Глядишь, бывало, —

Снегу намело.

А дворник спит – ему в снегу тепло,

Из-под сугроба храп несётся грозно,

Да борода торчит, как помело.

А ночь тиха…

А небо звёздно-звёздно…

И пахнет хлебом тёплым и рогожей

Из булочной.

Как золотой сижок —

Во тьме плывёт фонарь.

Спешит прохожий,

Под валенком скрипит тугой снежок,

Как будто говорит: «Экз-за…

                Экз-з-замен», —

Нас

                в мир зачётов

                                снова водворя.

Тетрадь.

                Ещё тетрадь…

                                И вот – заря,

И в окна смотрит синими глазами

Морозный крепкий воздух января.

Студенчество!

Оно пчелиным роем

Гудело в коридорах с сентября,

Вкушая