Иван Бунин - Том 1. Стихотворения

8. VII.11

Солнечные часы*

Те часики с эмалью, что впотьмахБежали так легко и торопливо,Давным-давно умолкли. И крапиваРастет в саду на мусорных холмах.

Тот маятник лучистый, что спесивоСоразмерял с футляром свой размах,Лежит в пыли чердачного архива.И склеп хранит уж безыменный прах.

Но мы служили праведно и свято.В полночный час нас звезды серебрят,Днем солнце озлащает — до заката.

Позеленел наш медный циферблат.Но стрелку нашу в диске циферблатаВедет сам бог. Со всей вселенной в лад.

<1906–1911>

Источник звезды*

  В ночь рождения Исы,Святого, любимого богом,  От востока к закатуЗвезда уводила волхвов.

  В ночь рождения ИсыПо горным тропам и дорогам  Шли волхвы караваном    На таинственный зов.

  Камнем крови, рубиномГорела звезда перед ними,  Протекала, склонялась —И стала, служенье свершив:

  За долиной, на склоне —Шатры и огни в Рефаиме,  А в долине — источник    Под ветвями олив.

  И волхвы, славословя,Склонились пред теми огнями  И сказали. «Мы видимСвятого селенья огни».

  И верблюды припалиК холодной воде меж камнями:  След копыт и доныне    Там, где пили они.

  А звезда покатиласьИ пала в источник чудесный:  Кто достоин — кто видитВ источнике темном звезду?

  Только чистые девы,Невесты с душой неневестной,  Обрученные богу,    Но и то — раз в году.

<1906–1911>

Матери*

Я помню спальню и лампадку,Игрушки, теплую кроваткуИ милый, кроткий голос твой:«Ангел-хранитель над тобой!»

Бывало, раздевает няняИ полушепотом бранит,А сладкий сон, глаза туманя,К ее плечу меня клонит.

Ты перекрестишь, поцелуешь,Напомнишь мне, что он со мной,И верой в счастье очаруешь…Я помню, помню голос твой!

Я помню ночь, тепло кроватки,Лампадку в сумраке углаИ тени от цепей лампадки…Не ты ли ангелом была?

<1906–1911>

Без имени*

Курган разрыт. В тяжелом саркофагеОн спит, как страж. Железный меч в руке.Поют над ним узорной вязью саги,Беззвучные, на звучном языке.

Но лик сокрыт — опущено забрало.Но плащ истлел на ржавленой броне.Был воин, вождь. Но имя Смерть укралаИ унеслась на черном скакуне.

<1906–1911>

Лимонное зерно*

В сырой избушке шорника ЛукьянаСтаруха-бабка в донышке стаканаРастила золотистое зерно.Да, видно, нам не ко двору оно.

Лукьян нетрезв, старуха как ребенок,И вот однажды пестренький цыпленок,Пища, залез на лавку, на хомут,Немножко изловчился — и капут!

<1906–1911>

Мужичок*

Ельничком, березничком — где душа захочет —В Киев пробирается божий мужичок.Смотрит, нет ли ягодки? Горбится, бормочет,Съест и ухмыляется: я, мол, дурачок.«Али сладко, дедушка?» — «Грешен: сладко, внучек».«Что ж, и на здоровье. А куда идешь?»«Я-то? А не ведаю. Вроде вольных тучек.Со крестом да с верой всякий путь хорош».Ягодка по ягодке — вот и слава богу:Сыты. А завидим белые холсты,Подойдем с молитвою, глянем на дорогу,Сдернем, сунем в сумочку — и опять в кусты.

<1906–1911>

Дворецкий*

Ночник горит в холодном и угрюмомОгромном зале скупо и темно.Дом окружен зловещим гулом, шумомСтолетних лип, стучащихся в окно.

Дождь льет всю ночь. То чудится, что кто-тоК крыльцу подъехал… То издалекаНесется крик… А тут еще забота:Течет сквозь крышу, каплет с потолка.

Опять вставай, опять возись с тазами!И все при этом скудном ночнике,С опухшими и сонными глазами,В подштанниках и ветхом сюртучке!

<1906–1911>

Криница*

Торчит журавль над шахтой под горой.Зарей в лугу краснеет плахта,Гремит ведро — и звучною игрой,Глубоким гулом вторит шахта.

В ее провале, темном и сыром —Бездонный блеск. Журавль склоняет шею,Скрипит и, захлебнувшись серебром,Опять возносится над нею.

Плывет, качаясь, тяжкое ведро,Сверкает жесть — и медленно вдоль лугаИдет она — и стройное бедроПод красной плахтой так упруго.

<1906–1911>

Песня («На пирах веселых…»)*

На пирах веселых,В деревнях и селах  Проводил ты дни.

Я в лесу сиделаДа в окно глядела  На кусты и пни.

Девки пряли, шили,Дети с нянькой жили,  Я всегда одна —

Ласковей черницы,Тише пленной птицы  И бледнее льна.

Я ли не любила?Я ли не молила,  Чтоб господь помог?

А года летели,Волоса седели…  И замолк твой рог.

Солнце пред закатомБродит по палатам,  Вдоль дубовых стен.

Да оно не греет,Да душа не смеет  Кинуть долгий плен.

<1906–1911>

Зимняя вилла*

Мистраль качает ставни. Целый деньПечет дорожки солнце. Но за домом,Где ледяная утренняя тень,Мороз крупой лежит по водоемам.

На синеве и белый новый дом,И белая высокая оградаСлепят глаза. И слышится кругомЗвенящий полусонный шелест сада.

Качаясь, пальмы клонятся. Их жаль, —Они дрожат, им холодно от блескаДалеких гор… Проносится мистраль,И дом белеет слишком резко.

<1906–1911>

Памяти*

Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метельБегут кресты — раскинутые руки.Я слушаю задумчивую ель — Певучий звон…Все — только мысль и звуки!

То, что лежит в могиле, разве ты?Разлуками, печалью был отмеченТвой трудный путь. Теперь их нет. КрестыХранят лишь прах. Теперь ты мысль. Ты вечен.

<1906–1911>

Березка*

На перевале дальнем, на краюПустых небес, есть белая березка:Ствол, искривленный бурями, и плоскоРаскинутые сучья. Я стою,Любуясь ею, в желтом голом поле.

Оно мертво. Где тень, пластами солиЛежит мороз. Уж солнца низкий светНе греет их. Уж ни листочка нетНа этих сучьях, буро-красноватых,Ствол резко-бел в зеленой пустоте…

Но осень — мир. Мир в грусти и мечте,Мир в думах о прошедшем, об утратах.На перевале дальнем, на чертеПустых полей, березка одинока.Но ей легко. Ее весна далеко.

<1906–1911>

Стихотворения 1912–1917

Псковский бор*

Вдали темно и чащи строги.Под красной мачтой, под соснойСтою и медлю — на порогеВ мир позабытый, но родной.

Достойны ль мы своих наследий?Мне будет слишком жутко там,Где тропы рысей и медведейУводят к сказочным тропам,

Где зернь краснеет на калине,Где гниль покрыта ржавым мхомИ ягоды туманно-синиНа можжевельнике сухом.

23. VII.12