И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

class="stanza">

Он собирал загадочные кремни:

ресницы Вия,

парус Магеллана,

египетские профили солдат,

мизинцы женщин с ясными ногтями.

Что каждый камень обладает сердцем,

он говорил,

но это не открытье,

но то, что сердце – середина тела,

столица тела – это он открыл.

Столица! где свои автомобили,

правительства, публичные дома,

растения, свои большие птицы,

и флейты, и Дюймовочки свои.

. . . . . . . . . . . . . . .

Был вечер апельсинов и помады.

Дворцы совсем сиреневые были.

Париж в вечернем платье был прекрасен,

Как Эльза Триоле

в вечернем платье.

«Прощай, Париж…»

Прощай, Париж!

Летают самолеты,

большое небо в красных параллелях,

дожди, как иностранные солдаты,

идут через Голландию в Москву.

Прощай, Париж!

Я не уеду боле

туда, где листья падают, как звезды,

где люстры облетают, как деревья,

на улицы квартала Бабилон.

Прости за то, что миллион предчувствий

в моей душе, как в башне Вавилона,

прости мои монгольские молитвы,

монашество мое и гамлетизм.

Прости за то, что не услышал улиц,

моя душа – вся в красных параллелях.

Кто мне сулил исполненное небо?

Такого неба нет и не бывало.

Как убывают люди и минуты!

Атлантов убаюкали моллюски.

Как я умру, не зная, кто из граждан

мне в уши выливал яд белены?

– Прощай, прощай и помни обо мне…

Письмо

О вспомни обо мне в своем саду,

где с красными щитами муравьи,

где щедро распустили лепестки,

как лилии, большие воробьи.

О вспомни обо мне в своей стране,

где птицы улетели в теплый мир

и где со шпиля ангел золотой

все улетал на юг и не сумел.

О вспомни обо мне в своем саду,

где колокольные звонят плоды,

как погребальные,

           а пауки

плетут меридианы паутин.

О вспомни обо мне в своих слезах,

где ночи белые, как кандалы,

и где дворцы в мундирах голубых

тебя ежевечерне стерегут.

Музыкант

Как свечи белые, мигала тишина.

Из крана капала и капала луна,

такая маленькая, капала теперь,

из крана капала и таяла в трубе.

Как свечи белые, маячили в ночи

так называемые лунные лучи,

а та луна, а та небесная была

в кружочках цифр, как телефонный циферблат.

Совсем иные, иноземные миры,

висели звезды, как бильярдные шары.

В бубновых окнах лица женщин и мужчин

чуть-чуть прозрачнее, чем пламя у свечи.

Я был в неясном состоянье перед сном.

Я был один, и был один старик со мной.

Но был он в зеркале, таинственный старик,

в шампанских бакенбардах современный лик.

Он делал пальцами, как делает немой.

Как свечи белые, мигали у него

немые пальцы. Этот мученик зеркал

на фортепьяно что-то странное играл.

Мою чайковскую луну и облака,

как Дебюсси, он в си-бемоли облекал,

то патетические солнца и латынь

он мне, слепцу, мой музыкальный поводырь.

Еще старик играл такое попурри:

– Все это было – твой Парнас и твой

Париж,

но ты не жил и не желал,

              увы и ах!

Существованье музыканта – в зеркалах,

лишь в зеркалах твои сожженные мосты,

молитвы мутные, минутные мечты,

я – тварь земная, но нисколько не творю,

я лишь доигрываю музыку твою,

мы – Муки творчества, нас ждет великий суд,

у нас, у Муков, уши длинные растут,

но наши уши постепенно отцвели,

спасает души повседневный оптимизм,

я презираю мой мучительный талант…

А по мостам ходили белые тела.

Как свечи белые, маячили в ночи

тела, одетые у женщин и мужчин.

Играл орган в необитаемых церквах.

Его озвучивали Гендель или Бах.

Фонарик в небе трепетал, как пульс виска.

И в небе с ним – необъяснимая тоска.

О музыкант, какую ни бери бемоль,

минорный край твой есть, как мания, немой.

О музыкант, ты музыкант в своем числе!

О поводырь, как и ведомые, ты слеп.

Взойдет ли солнце, очи выела роса.

Как водяные знаки, бедные глаза.

О музыкант, меня ты не уговорил.

Ты улыбнулся и на улицу уплыл.

Так ты уплыл. Но я нисколько не скорблю:

большое плаванье большому кораблю.

Одиннадцать стихотворений

«Мы плыли уже семь дней…»

Мы плыли уже семь дней,

семь дней мы плыли.

И не было ни силуэта,

ни слова в тумане,

и не было ни небес, ни беспокойства,

ни «здравствуй» и ни «прощай»

ни в прошлом, ни завтра.

Плыви, наш корабль, плыви,

плывем, товарищ,

такая тоска – туман,

страна немая,

вся наша судьба – туман,

как мрамор, белый,

где не было ничего,

что не бывало.

«Уже не слышит ухо эха…»

Уже не слышит ухо эха

потусторонних песен птиц,

и вороны и воробьи

и улетели и уснули,

уже большие звезды неба

иллюминировали ели,

как новогодние игрушки,

они висели на ветвях,

а маленькие звезды леса,

а светлячки за светлячками

мигали, как