И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

медведя и тянул

и обессилел весь.

До хижины он дотянул,

глядит:

    а где медведь?

Медведя нет. У старых стен

лежит медвежья тень.

Но зверолов был парень-гвоздь!

Породистый в кости!

Медведя нового за хвост

он цепко ухватил.

Упрямо пролагая след,

он тянет девяносто лет!

Он тянет ночь.

Он тянет день.

Он исхудал, как смерть.

Он снова, снова тянет тень,

а думает —

       медведь!

3. Венера

Замолкла песня.

          Отзвенела

аккордеоновым аккордом.

Тогда-то в чум вошла Венера,

как и должна богиня —

              гордо.

Она была гола, как лоб

младенца,

      не пронзенный грустью.

Она сияла тяжело

не модной и не русской грудью.

Она была бела, как бивень,

чернели кудри, как бемоли.

А бедра голубые были,

как штиль на Средиземном море.

А чтобы дело шло вернее,

она сказала:

        – Я – Венера.

Сказал саами:

– Вы, навроде,

навроде, рано вы разделись…

Вам, верно, нужен венеролог,

а я – саами… вырожденец.

Венера развернула тело

к огню – удачными местами.

И поцелуй запечатлела

в студеные уста саами.

Саами вмиг омолодился,

и сердце молодо зашлось,

и стало в чуме мало дыма,

и электричество зажглось!

Через неделю —

          много-много

детей запрыгало по чуму.

Хоть стало в чуме малость мокро,

зато – о, возрожденно – чудно!

Младенцы как протуберанцы

пылают!

     Лопают моржами!

Младенцы – вегетарианцы

растут, и крепнут, и мужают!

Еще неделя —

         и на лодке

моторной

      плавают, как в люльке.

* * *

О возрожденные народы,

вам не нарадуются люди!

4

Но я увлекся рисованьем

сюжета,

     чуть не позабыв,

как пожилая дочь саами

тянула песенный мотив.

Песня, которая называется «Не пой»

На Севере, на Севере,

а это далеко,

развеселились семеро

красивых рыбаков.

У них к веселым песенкам

был редкостный талант.

Ах, песенки! Ах, пеночки!

Невыполненный план!

Их увлекала музыка,

а не улов сельдей.

От Мурманска до Мурманска

ходили по семь дней.

Они ходили без руля.

Один из них – грузин

свой нос, как руль, употреблял,

в пучину погрузив!

Они придумали уже

такие паруса!

Свои четырнадцать ушей

на мачту привязав!

Морские волки! Демоны!

Греми, гармошка – грусть!

И прыгали все девочки,

как брызги, к ним на грудь!

На Севере, на Севере,

а это далеко,

пошли ко дну на сейнере

пошли ко дну все семеро

красивых рыбаков.

Когда красавцы выплыли, —

похоронил их порт…

Вывод:

пока ты план не выполнил —

не пой!

Фонтан слез

Бахчисарай! Твой храбрый хан

в одно мгновенье обесценил

монеты римлян и армян

и инструменты Авиценны,

он прибивал славян к столбу

гвоздями белыми Дамаска.

Отнюдь не мнительный Стамбул

молился узкоглазой маске.

Бахчисарай!

Твой хан Гирей

коварно и кроваво правил.

Менял внимательно гарем

и слезы на металлы плавил.

Все – мало. Только власть любил.

Всех юношей страны для страху

убить задумал

        и убил;

оставив евнухов и стражу.

Под ритуальный лай муллы

взлетали сабли ястребами,

мигала кровь, как солнце мглы;

младенцев сабли истребляли.

Прошло еще двенадцать зим.

Двенадцать лун ушло в преданье.

Хан постарел. Татарский Крым

жирел оружьем и плодами.

Мурзы облюбовали быт.

Чиновники чины ловили.

Рабы работали;

         рабы

обычай и бичи любили.

Прошло еще немало зла…

Хан правил пир в стеклянных залах,

и к хану женщина пришла;

она пришла

и так сказала:

– Тебя никто не мог любить.

А я одна тебя любила.

А нужно было бы убить.

Прости меня, что не убила.

Повелевал ты, но – Аллах! —

легко повелевать слезами.

Я много лет таила страх;

Я умираю,

      и сказала.

Она была бела, как бред,

как струйка бедная.

           Не знали

ни имени ее, ни лет;

ее в гареме не назвали.

Сам хан лекарствами поил.

Мурзы мигали:

невозможно!

старик наложницу любил,

которую не знал на ложе.

Она в субботу умерла.

Приплыл ясак. Носили яства.

Неслось на яликах «ура!».

Задумчив был Гирей и ясен.

Он слуг судил – не осудил.

(Молчали эшафоты Крыма.)

Наложниц не освободил,

но и не пользовался ими.

Он совершил обряды сам,

сам в саван завернул, шатаясь,

надгробный камень сам тесал;

тесал,

    а евнухи шептались.

Он положил под камень клад,

и не было богаче клада,

он вырезал на камне глаз,

и слезы падали из глаза.

– Аллах, – сказал он, – больше звезд

в моей судьбе уже не светит.

Да буду я фонтаном слез!

– Да будешь! – так Аллах ответил.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Когда узнал