И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

ва-банками мелькнуть

на несколько минут.

Мой бой – до дыбы, до одежд

смертельно-белых,

           напролом,

без оглушительных надежд,

с единой – на перо.

Уходит час…

Идут часы…

моей судьбы мои чтецы.

Уходит час, и в череде,

пока сияет свет,

час каждый – чудо из чудес,

легенда из легенд!

Но вот войдут червивый Врач

и премированный Палач.

Врач констатирует теперь

возможности связать меня…

Втолкнут за войлочную дверь

и свяжут в три ремня.

Февраль

1

Февраль. Морозы обобщают

деянья дум своих и драм.

Не лая, бегает овчарка

по фетровым снегам двора.

Дитя в малиновых рейтузах

из снега лепит корабли.

Как маленькое заратустро

оно с овчаркой говорит.

Снега звучат определенно —

снежинка «ми», снежинка «ля»…

Февраль. Порхают почтальоны

на бледных крыльях февраля.

И каждый глаз у них, как глобус,

и адресованы умы.

На бледных крылышках микробы,

смешные птицы! птичий мир!

А вечерами над снегами

с похмелья на чужом пиру

плывет иголочкой в стакане

веселый нищий по двору.

Он принц принципиальных пьяниц,

ему – венец из ценных роз!

Куда плывешь, венецианец

в гондолах собственных галош?

Ты знаешь край, где маки, розы,

где апельсины,

         в гамаке

где обольстительны матроны?

Он знает – это в кабаке.

2

Какая Феникс улетела?

Какой воробыш прилетел?

Какой чернилам вес удельный?

Какой пергаменту предел?

Достать чернил и веселиться

у фортепьяновых костей.

Еще прекрасна Василиса,

еще бессмертен царь Кощей.

Пора, перо, большая лошадь,

перпетуум мобиле, Бальзак!

Облитый горечью и злостью,

куда его бросать?

          в бардак?

– Бумага мига или века?

Не все одно тебе, мой маг?

Колен не преклоняй, калека,

пред графоманией бумаг.

Художник дышит млечным снегом.

Снег графомана – нафталин.

Как очи миллиона негров,

в ночи пылают фонари.

3

Без денег, как бездельник Ниццы,

без одеяний, как любовь,

на дне двора веселый нищий

читал поэзию Ли Бо.

Факир премудрого Китая,

по перламутровым снегам

он ехал, пьяный, на кентавре

в свой соловьиный, сложный сад.

А сад был вылеплен из снега,

имел традиции свои:

над садом мраморная нега,

в саду снежинки-соловьи.

Те птицы лепетали:

            – Спите,

мудрец с малиновой душой,

четыре маленькие спички —

ваш сад расплавится, дружок,

А утром, как обычно, утром,

трудящиеся шли на труд.

Они под мусорною урной

нашли закоченелый труп.

Пооскорблялись. Поскорбели.

Никто не знал.

Никто не знал:

он, не доживший до апреля,

апрелей ваших не желал.

Вокруг него немели люди,

меняли,

     бились в стенку лбом.

Он жил в саду своих иллюзий

и соловьев твоих, Ли Бо.

4

По телефону обещаю

знакомым дамам дирижабли.

По вечерам обогащаю

поэзию родной державы.

Потом придет моя Марина,

мы выпьем медное вино

из простоквашного кувшина

и выкинем кувшин в окно.

Куку, кувшин! Плыви по клумбам

сугробов, ангел и пилот!

В моем отечестве подлунном

что не порхает, то плывет!

Моим славянам льготна легкость —

обогащать! обобществлять! —

В моем полете чувство локтя

дай, боже, не осуществлять.

Один погиб в самумах санкций,

того закабалил кабак…

Куда плывете вы, писатель,

какие слезы на губах?

Парус

1

Латинский парус!

На Восток

я пилотирую мой парус.

Все, что не парус, – только торг,

где драгоценности – стеклярус.

Латинский парус!

Боже мой:

по белым клавишам – ногами! —

блуждают женщины зимой,

влажны их губы и вульгарны.

Я ждал тебя, как месяц март,

когда все брезжит, не смеркаясь…

Плыви, мой парус, мой мираж,

в пучине скальпелем сверкая.

Плыви, цветок весенней мглы!

(О ботанические грезы!)

Под снегом дерева белы,

любое дерево – береза.

Сибирь! Я твой вассал, Восток!

Я твой Жерар Филипп из Пармы!

Мой полотняный лепесток,

мой белокаменный, мой парус!

2

Аудитория – огул

угодливых холуев Хама.

Аудитория – аул

татар,

    в котором нету храма,

где одинаково собак

и львов

     богами назначают.

Аудитория – судьба,

моя судьба,

мое несчастье.

В аудиториях – в аду

(ад продан по абонементам!)

я провоцирую орду

на юмор и аплодисменты.

На сцене струйкою стою…

Мои глаголы награждает

неандертальский лай старух

и малолетних негодяев.

Я суб —

    лимирую обман,

я соб —

    людаю ритуалы!

Лишь парус мой, как барабан,

там,

   за кулисами,

          рыдает…

3

Не дай мне бог сиять везде

до дней последних донца.

Дай мне сиять на высоте,

не превращаясь в солнце.

Дай между небом и землей

не выйти на орбиту.

А если доброе – во зло,

а за добро – обиду,

за всю мою большую скорбь

дай мне во всем сиянье

непредусмотренный восход,

или солнцестоянье.