Драмы - Гуго фон Гофмансталь

здесь,

Над улицей и домом этим, вьется

Вся жизнь моя, упущенная мной,

Все радости утраченные, слезы,

Пролитые в тиши моей душой,

Бесцельность всех исканий и надежд.

Стоя у окна.

Они теперь зажгли огни, весь мир

В домах их тесных заключен для них,

Со всем богатством скорби и восторгов,

Со всем, что держит душу в заключенье.

Они сердечно близки меж собой,

Печалятся в разлуке с дальним другом,

И если горести постигнут их,

Они сумеют и утешить, я же

Не в силах утешать людей.

В простых словах они передают

Все нужное для смеха и для слез,

Не надо им кровавыми ногтями

Рвать гвозди из дверей запечатленных…

Что знаю я о жизни? Только с виду

Среди нее стоял я, никогда

Я с нею не сливался. Там, где люди

Берут или дают, я оставался

Немым в душе, в бездействии, поодаль.

С любимых уст не пил я никогда

Напитка истинного жизни, скорбь

Могучая меня не потрясала,

С рыданьем одиноким никогда

Я не бродил по улицам пустынным!

Когда я ощущал в себе волненье —

Нет, только тень естественного чувства,

Природы щедрой дар, – стремился я

Умом чрезмерно зорким все назвать,

Все взвесить и сравнить, а между тем

Доверие и счастье исчезали.

А горе… разъедала мысль моя

Его, как щелоком, оно бледнело,

На пряди и на нити распадалось!

К груди моей хотел прижать я скорбь,

Упиться ею, в ней найти блаженство.

Едва она крылом меня касалась,

Ослабевал я, и печаль сменяли

Досада и неловкость.

( Пугаясь.)

Уж темнеет.

Опять томлюсь я думами… Да! время

Детей имеет разных… Я устал.

Слуга вносит лампу, уходит.

Теперь при блеске лампы вижу снова

Весь мертвый хлам, здесь собранный годами,

Хотел проникнуть тайно я чрез вещи

В ту жизнь, куда не знал прямых путей

И о которой молча тосковал.

Перед Распятием из слоновой кости.

К Твоим ногам, Распятый на кресте,

К священным язвам люди припадали,

Моля, чтоб в душу пламя снизошло,

Волнуя сладостно, когда же холод

Охватывал их сердца пустоту,

Томил их стыд, раскаянье и страх.

Перед старинной картиною.

Джоконда! Блеском одухотворенным

На темном фоне дивно ты сияешь

Суровыми и нежными устами

И взором, отягченным странной грезой.

Загадку ты раскрыла мне настолько,

Насколько сам я мысль в тебя вложил.

Подходит к сундуку.

Вы, кубки, – сколько уст в блаженной жажде

К прохладному металлу припадали!..

Вы, лютни старые, в чьих нежных звуках

Таится глубочайшее волненье, —

О, если б вы меня поработили,

Как радостно отдался бы я вам!

Железное оружие, щиты

Старинные из дерева, с резьбою,

С неисчерпаемым богатством форм,

Вы, жабы, фавны, ангелы и грифы,

Неведомые птицы и плоды

Из золота, сплетенные с ветвями,

Вы, страшные, чудесные предметы, —

Вас создала фантазия живая,

Прочувствовало сердце человека,

Великая волна вас принесла

И форма уловила в свои сети!

Очарованьем вашим побежденный,

Напрасно я всю жизнь стремился к вам:

Постиг я глубоко значенье ваших

Упрямых душ – и все же для меня

И жизнь, и мир, и сердце непонятны!

Меня, как рой неумолимых гарпий,

Вы окружили, свежее цветенье

Губили вы у свежих родников, —

В искусственном, в загадочном теряясь,

Я видел солнце мертвыми глазами,

Я слышал только мертвыми ушами,

Проклятье постоянное влачил,

Его почти не сознавал порою

И все же никогда не забывал.

Все было мелко – радости, печали,

Ничтожно все, так мы читаем книгу,

Ее наполовину понимая,

И ищем жизнь вдали от мертвых строк.

Как будто смысла не было ни в чем,

Что радовало или что терзало,

Во всем я видел только обещанье

Другого, полного существованья,

Во всем искал я отблеск дальней жизни.

И так, томился я в любви и в скорби,

Не насладился силами своими,

Но их растратил в призрачной борьбе,

В надежде смутной, что придет рассвет.

Я обернулся и взглянул на жизнь:

Там не нужна для бега быстрота,

Не помогает мужество при споре.

Несчастие там не печалит душу,

И счастье не веселит сердец.

Вопрос без смысла – и ответ без смысла,

У темного порога реют сны,

И счастье – все: и ветер, и волна!

Разочарован мудростью печальной,

В усталой гордости и в отреченье,

Без жалобы живу я в этом доме

И в этом городе. Мои привычки

Здесь никого уже не удивляют.

Входит слуга и ставит на стол тарелку с вишнями, затем хочет затворить дверь на балкон.

Клавдио.

Пускай останется раскрытой дверь.

Испуган ты?

Слуга.

Там люди, ваша милость.

( Про себя в страхе.) Теперь они в беседке.

Клавдио.

Кто они?

Слуга.

Не знаю, извините. Всякий сброд.

Мне жутко стало.

Клавдио.

Нищие?

Слуга.

Не знаю.

Клавдио.

Тогда запри садовую калитку,

Которая на улицу выходит,

И спать ложись. Оставь меня в покое.

Слуга.

Но, ваша милость, я калитку запер,

Они же…

Клавдио.

Что?

Слуга.

Они сидят в саду,

Где статуя белеет Аполлона.

Уселись двое рядом у бассейна,

А третий влез на сфинкса