Драмы - Гуго фон Гофмансталь

Вы создали себе прекрасный сад

Для счастья, огорчений и труда.

И горе тем, кто этого не знает!

То властвуют, то сами служат люди,

Броженье молодости дух теснит,

Вы плачете во сне и в утомленье,

Но все вперед стремитесь вашей волей,

Согреты теплой жизненной волной,

Тоскуете, в отчаянье дрожите —

И, зрелые, вы падаете все в мои объятия.

Клавдио.

Оставь меня!

Еще я не созрел, еще не жил!

Не стану больше дни терять в унынье,

Цепляться стану я за нашу землю,

Глубокая тоска меня волнует,

Она кричит во мне, взывает к жизни!

Мой страх порвал старинные оковы —

Я чувствую, что жить могу! Уйди!

В порыве безграничном, всей душою

Я привяжусь к земному. Ты увидишь,

Что люди станут для меня родными,

Не куклами, не жалкими зверями,

Они заговорят с моей душой,

Проникну я в их радости и скорби,

И верности, опоре целой жизни,

Я научусь – и пусть добро и зло

Владеют мною, как людьми другими!

Я стану весел, стану дик и смел,

И мертвенные маски оживятся.

Я на пути своем найду людей,

Я научусь давать и брать отважно,

Я буду властвовать и подчиняться.

Замечая невозмутимое спокойствие на лице Смерти, с растущим страхом.

Поверь, я ничего не испытал!

Ты думаешь, что я узнал любовь

И ненависть? Знакома только мне

Игра обманных слов, притворных чувств!

Смотри, я покажу. Вот письма, вот…

Торопливо выдвигает ящик и вынимает связки старых, тщательно сложенных писем.

 Слова любви здесь, жалобы и клятвы,

Ты думаешь, я чувствовал, как эти,

На их любовь любовью отвечал?

Бросает связки писем к ногам Смерти, так что отдельные листки разлетаются.

Бери! Играя чувствами своими,

Я думал о себе, я презирал

Священную поддержку этой жизни,

Чужим я заражался настроеньем!

И все прошло без смысла, без страданья,

Без счастья, без злобы, без любви!

Смерть.

Безумец! Научись же пред концом

Ценить богатство жизни! Встань сюда

И молча слушай, как любовь земная

Других детей земли переполняла,

А ты один остался нем и пуст.

Смерть несколько раз проводит смычком по струнам скрипки, как бы призывая кого-то. Они стоят у дверей спальни на авансцене справа. Клавдио стоит в полутьме налево у стены. Из дверей справа выходит Мать. Она не очень стара. На ней длинное черное бархатное платье, черный бархатный головной убор с каймою из белых кружевных оборок, обрамляющих лицо. В тонких бледных пальцах она держит белый кружевной платочек. Она тихонько выступает из дверей и беззвучно ходит по комнате.

Мать.

Как много сладких мук вдыхаю я!

Как аромат лаванды, здесь остались

Следы существованья моего.

Жизнь матери – мученье и заботы,

И скорби без числа – вот наша доля!

Мужчины разве знают нашу жизнь?

У сундука.

Вот острый край, где он тогда разбил

Себе висок до крови. Был он мал

И резв и дик, и удержать его

Я не могла. А вот окно. Здесь часто

Стояла я в тревоге по ночам,

К его шагам прислушивалась жадно.

С постели гнал меня невольный страх.

И било два часа, и три… и он

Не возвращался на рассвете бледном…

Я – чаще все одна… Займешься делом:

Польешь цветы, подушку выбьешь, ручки

Дверей потрешь, чтоб медь блестела ярко —

И день прошел… А в праздной голове

Круговорот предчувствий, темных снов,

Томит тревога, связанная тесно

С святыней материнства, – да, она

Сродни, должно быть, сокровенной силе,

Которою живет весь мир кругом.

Но не дано мне более дышать

Здесь этим сладким воздухом былого,

Волнующим так скорбно и так нежно:

Ведь я должна уйти отсюда…

Уходит в среднюю дверь.

Клавдио.

Мать!

Смерть.

Молчи. Ее ты к жизни не вернешь.

Клавдио.

О, мать моя!

Приди: позволь мне только

Дрожащими губами – да, они

Всегда молчали гордо – на коленях, —

Верни ее! Уйти ей не хотелось,

Ты видела, жестокая! Зачем

Велишь ты ей уйти? Верни ее!

Смерть.

Оставь, она моя. Была твоею.

Клавдио.

И ничего не чувствовал я прежде!

Все сухо, все! И никогда не знал,

Что к ней стремились корни моей жизни,

Что душу переполнит ее близость

Любовью человеческой и скорбью!

Смерть, не обращая внимания на его мольбы, играет мелодию старинной народной песни. Медленно входит молодая девушка, на ней простое платье из пестрой цветистой ткани, башмаки с тесемками, охватывающими ногу крест-накрест, на шее обрывок покрывала, голова у нее не покрыта.

Молодая девушка.

Так чудно было все – о, так прекрасно!

Ты никогда не думаешь о том?

Через тебя так горько я страдала —

Но что же не кончается в скорбях!

Я видела так мало ясных дней,

А эти были точно чудный сон.

Ты помнишь – на окне моем цветы,

И старенькие эти клавикорды,

И шкаф, где я хранила твои письма

И то, что ты порою мне дарил.

Не смейся, все мне мило становилось

И, как живое, говорило мне…

Ты помнишь – мы стояли у окна,

И дождик шел – так душно было днем!

И пахли влагой свежие деревья…

Все умерло – погибло все живое,

Покоится в гробу моей любви!

И все-таки ты дал мне это счастье,

Ты был