Портрет лива в Старой Риге - Гунар Рейнгольдович Приеде

Ах, наши поедом едят Зинту, вот она мало-помалу и начинает немного нервничать и даже психует, хотя, на мой взгляд, не стоит.

А у р е л и я. Почему ж так вдруг и едят?

М а й р а. Вы не понимаете? Из зависти.

А у р е л и я. Да что ты.

М а й р а. Из черной, мерзкой зависти, честное слово. Сколько из нашего общежития за это лето вышли замуж, полторы…

А у р е л и я. Полторы?

М а й р а. Нельзя же считать за целое ту, которая тут же развелась? Полторы, но подойдите к любой из остальных и спросите, не хотела бы случайно и она… Спросите, и услышите, ха-ха! Поначалу из зависти зубоскалили, в основном по поводу первой семьи Феликса, почему она распалась и так далее, а когда почувствовали…

З и н т а. Прекрати, пожалуйста!

М а й р а. Когда почувствовали, что наша комната хлопает ушами, подло состряпали нечто ужасающее: будто бы Феликс меньше Зинты!

А у р е л и я. Да что ты говоришь!

М а й р а. До чего могут дойти!

А у р е л и я. А на самом деле это вовсе не так?

М а й р а. Не так, мы специально измеряли. Когда Зинта сбросит каблуки, Феликсинь даже чуть выше. Но поди внуши им, этим! В коридоре на стене нарисовали цветными мелками карикатуру, ужасающую: гигантская старуха идет через Огрский мост на эстраду{125} — над синими волнами, каких на Огре сроду-то не бывает! — идет через мост на танцы под руку с пигмеем, а внизу большими буквами…

З и н т а. Майра, я прошу тебя!

А у р е л и я. В коридоре на стене, говоришь.

Майра кивает.

В женском общежитии.

М а й р а. Прямо напротив нашей двери… У меня тяжкие подозрения на одну уродку с четвертого этажа. Если удастся доказать, что это ее почерк, наша комнатка выплеснет ей в физиономию помои и заставит привести коридор в порядок, доведя его до нужного эстетического уровня, собственным языком слизывая свой абстракционизм!

А у р е л и я. Вы же сущие дикарки там, на этом комбинате.

З и н т а. Если послушать Майру!

М а й р а. Нас много, с разных концов страны и с разными автобиографиями, и мы разные.

А у р е л и я. Однажды вечером на станции, когда подошел московский поезд, трое ваших слонялись в подпитии возле вагонов и всячески пытались завести разговор с пассажирами-мужчинами.

М а й р а. Ну как же. Слышали, слышали.

А у р е л и я. Об этих троих?

М а й р а. В одном нашем цехе наберется сотни три таких, кто хорошо работает, поет в ансамбле, и бегает кроссы, и все, что нужно, и никто в городе даже ухом не ведет, но стоит трем обезьянам поболтаться по перрону станции, все Огре на ногах и показывает пальцем на три сотни, нет, на три тысячи наших девчат!

А у р е л и я. Соседский Арманд повадился с ребятами из своего класса ходить на танцы. Как послушаю, что там ваши девушки…

М а й р а. Верно? Девушки… А сами они как себя ведут на танцах, этого вам ваш Армандинь не рассказывает? Как они обращаются с нами!

А у р е л и я. Как им позволяют обращаться, так и обращаются.

М а й р а. Вы тоже считаете, что виноваты всегда девушки?

А у р е л и я. Я, живя в комнате, все больше слушаю, что мне рассказывают. Заходит Армандинь и рассказывает о перроне и о танцах, от тебя слышу, как поедом едят дитя человеческое, о надписях на стенах общежития, о помоях, выплескиваемых в лицо, о…

М а й р а. Да, но…

А у р е л и я. Но… Ну?

З и н т а. Один-ноль в пользу тети Аурелии!

М а й р а. Она не права, но посадила она меня крепко, я тоже признаю.

Зинта возвращается в комнату.

А у р е л и я. Зинта, ну как будем делать?

З и н т а. Как вы скажете.

А у р е л и я. Ну нет, нет. Сама. Я тебе высказала, что думаю, но свадьба твоя и платье тоже, вместе с фатой — до плеч, до пят или хоть во всю лестницу до парадных дверей, и такие бывали.

З и н т а. Вы смеетесь.

А у р е л и я. В этом случае нужно, чтобы во время брачной церемонии кто-нибудь нес фату, а потом невеста перекидывает ее через руку. Позже, когда садятся за стол или когда танцуют первый вальс. Смотрится хорошо, потому что силуэт получается богаче и интереснее.

М а й р а. Это у Зинты и у самой есть, такой силуэт.

А у р е л и я. Конечно, но…

М а й р а. Всякие там накладки оставим для недоразвитых.

А у р е л и я. Какие накладки, о чем ты говоришь. Накладки… Газовая ткань с веточками мирты по краям или разбросанными лишь кое-где… Нежная как пух и улетучивающаяся как… (Осекается.)

З и н т а. Улетучивающаяся как?..

А у р е л и я. Зашла, пожалуй, куда не следует, перейдя на сугубо личное.

М а й р а. Фата на свадьбе вовсе не главное.

А у р е л и я. Важны, конечно, и красивые белые туфли.

М а й р а. И это не главное.

А у р е л и я. Ты, озорница! Две жизни, существовавшие каждая сама по себе, со свадьбы сливаются воедино, это и есть главное. И то, что на свет появляются дети… Это! Однако на свадьбе все имеет определенное значение, там нет ничего маловажного, а что уж говорить о фате невесты!

М а й р а. Ясно.

А у р е л и я. Не появляется ли и у тебя, Майра, зависть к Зинте?

М а й р а. Из-за Феликса? (Смеется.) Извини, Зинта… Нет. Просто мы очень свыклись в нашей комнатке, все четверо работаем в одну смену, вместе ходим в кино…

А у р е л и я. Могу себе представить.

М а й р а. Феликсиню, как незаменимому, наверняка дадут новую квартиру, потому что в старой останется его первая жена с дочкой, и у Зинты будет свой собственный дом, и правильно, так и должно быть, как же иначе, но мы все же, понимаете, как-то так… не могу сформулировать, но… Стук в дверь.

А у р е л и я. Войдите!

Входит  Т а л и в а л д и с  с папкой для эскизов.

Т а л и в а л д и с. Добрый вечер. Помешал?

А у р е л и я. Нет, отчего.

Т а л и в а л д и с. Я посижу на балконе.

А у р е л и я. Познакомьтесь, девушки, это Таливалдис, мой единственный сын. Зинта. Майра.

Т а л и в а л д и с. Весьма приятно.

М а й р а. Нам также. Вы, наверно… (Смотрит на папку.) Ну, этот… ну, который ловит бабочек!

Т а л и в а л д и с. Благодарю.

А у р е л и я. Таливалдис учится в Художественной академии.

М а й р а. А…

А у р е л и я. Сейчас, в июле, он работает у археологов в Икшкиле{126}.

Т а л и в а л д и с. Я посижу на балконе, пока вы…

А у р е л и я. Мы уже закончили. Зинта, что у нас, вторник?

Зинта кивает.

Трое суток на раздумье. Хватит?

З и н т а. Да.

А у р е л и я. В пятницу вечером приходи с материалом и раскроим, чтоб за субботу и воскресенье ты могла сшить, а сейчас пусть Таливалдис расскажет нам о раскопках. Что хорошего ты нарисовал сегодня?

Т а л и в а л д и с. Очередной рентген. (Развязывает папку, показывает лист с рисунком.)

М а й р а. Фу, скелет!

Т а л и в а л д и с. Ливская девушка четырнадцатого века с поразительно развитым вкусом. Тонкий бронзовый веночек, чудесная небольшая сакта{127}, колечко… Лежит у самой церкви епископа Мейнхарда.

М а й р а. Где это?

Т а л и в а л д и с. Что?

М а й р а. Эта церковь.

Т а л и в а л д и с. Эта церковь… Который год вы живете в Огре?

М а й р а. Третий.

Т а л и в а л д и с. Третий год.

М а й р а. И что?

Т а л и в а л д и с. Ничего.