Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

его (показывает на Алеша) в союзники против меня? Почему вам нравится вселять в него дух противоречия? Собираться на кухне и строить козни против хозяйки дома?

А л е к с а н д р. К чему эти романтические выражения, пани Гелена? «Строить козни» не говорят уже со времен Прокопа Хохолоушка{50}. Сейчас люди только интригуют, а не строят козни. Но, уверяю вас, что для нас, мечтателей и безумцев, нет ничего более непостижимого, чем радость интриг, и ничего более чуждого, чем пристрастие к ним. Это привилегия весьма практичных ловкачей. А настраивать Алеша против вас? Это означает вливать в него яд. Не такой уж я безнравственный воспитатель. Наоборот, я учу его скромности и кротости, учу все выносить спокойно, во имя своего искусства и благодарности за него. Ради спокойствия и безмятежности своей души, ибо душу свою художник обязан сберечь в чистоте, нетронутой и беззлобной. Я учу его в каждой драматической ситуации уподобляться фотографической или граммофонной пластинке, которая лишь внимает и хранит все, что уловила. А в крайнем случае — немедленно бежать, оставив в руках Потифарихи{51} свой плащ. Черт с ним, с плащом, лишь бы душа осталась невредима.

П а н и  К о с т а р о в и ч (взрываясь). Fi donc! Вы старый сводник! Комедиант! Акробат! Человек-змея! Совратитель детей! Педераст! Но зато ваша душа, если она только есть, испорчена вконец. Вы развращеннее самого старого распутника!

А л е к с а н д р. Благодарствую за комплименты! Не попали в цель, как хотели: к сожалению, в искусстве я не преуспел. Вы мне льстите, пани Гелена, хотя и нескладно. (Алешу.) Да, мальчик, дело принимает серьезный оборот. Самое время пуститься наутек, ибо то, что исходит из прелестных уст твоей матушки, предвещает большую опасность для спокойствия и безмятежности наших душ. Но мы останемся артистами и принесем в жертву героев! Из двух выбросим за борт менее значительное! И помчимся во весь дух. (Хватает Алеша за руку, тащит к дверям, выталкивает из кухни, возвращается и кланяется пани Костарович.) Доброй ночи, пани Гелена! Сцена была изумительна, может, только чересчур темпераментна. В другой раз попытаемся сохранить артистическое спокойствие. Тем не менее сцена была великолепна. В памяти, когда резкие тона несколько поблекнут и все утрясется, она будет еще лучше. Спешу в свою мансарду насладиться воспоминанием о ней… (Уходит.)

П а н и  К о с т а р о в и ч (в изнеможении опускается на стул, обмахивается платком). Фигляр! Шут! Балагур! Бесстыдник! Наглец! Он меня уморил! И на таких сумасшедших нет управы, нет закона, их даже в Богнице{52} не берут. Мир так несовершенен, а мы до сих пор не обеспечили себя от опасности на этой грешной земле.

Стук в дверь.

Г о л о с  Ф р а н т и ш к и. Можно войти, сударыня?

П а н и  К о с т а р о в и ч. Это вы, Франтишка? Входите. Пришли весьма кстати.

Ф р а н т и ш к а  входит.

Мой мигреневый карандаш, Франтишка. Живо! Этот мерзавец совсем меня уморил. На моем ночном столике в спальне!

Ф р а н т и ш к а  убегает и тут же возвращается с мигреневым карандашом.

(Трет виски.) Расшнуруй мне ботинки. Задыхаюсь. Кровь застоялась.

Франтишка разувает ее.

И домашние туфли! Поживей!

Ф р а н т и ш к а  убегает, возвращается с туфлями и надевает их на ноги пани Костарович.

Уф! Уф! Как тяжко жить среди чужих людей. Мне, такой предприимчивой и деятельной, — жить среди лентяев, такой работящей и искренней — среди паяцев и недоносков. Риша… Риша — моя единственная надежда, кровь и плоть моя, душа моей души, рожденный повелитель и господин. Если бы не он, я не смогла бы жить в этом лягушатнике. Уф, душно, не вздохну. (Расстегивает блузку.) Франтишка, живо, халат!

Ф р а н т и ш к а  убегает.

(Кричит ей вслед.) Не тот, что в спальне, возьми из шкафа в прихожей, направо. Зонтик не урони! Не выношу шума. Уж лучше прикончите меня!

Ф р а н т и ш к а  возвращается с халатом.

Пани Костарович встает и задумчиво прохаживается по кухне.

Ф р а н т и ш к а (протягивая халат). Извольте!

П а н и  К о с т а р о в и ч (отмахивается). Погоди, погоди. Не надо. Приступ уже прошел. Если вещи нет сразу под рукой, то она уже не нужна. Не стоит волноваться! (Продолжает ходить по кухне; неожиданно останавливается перед Франтишкой.) Послушайте, Франтишка, я давно собираюсь с вами серьезно поговорить. Не смейте соблазнять Алеша!

Ф р а н т и ш к а. Я его не соблазняю, сударыня. Я его отвергаю, не обращаю на него внимания, но все напрасно.

П а н и  К о с т а р о в и ч (словно не слышит возражений Франтишки). Вам, по-видимому, льстит, что он сходит по вас с ума, но не принимайте это всерьез. Так можно далеко зайти. Из этого ничего не выйдет. И вы станете посмешищем.

Ф р а н т и ш к а. Сударыня, уверяю вас, я ни в чем не виновата… о паныче и во сне не помышляю.

П а н и  К о с т а р о в и ч. Молчите! Девушка всегда виновата, если парень за ней бегает. На прошлой неделе вас видели на прогулке в Трое, мне об этом сообщили. Парень стал невыносимым, а вы — смешной. Этому нужно положить конец.

Ф р а н т и ш к а. Но если паныч иначе не может. Я не могу ему запретить. Он все время грозит покончить с собой.

П а н и  К о с т а р о в и ч. Пусть грозит. Кто грозит, никогда ничего не сделает. Перестаньте о нем думать, и он отстанет.

Ф р а н т и ш к а. Уверяю вас, сударыня, я не люблю пана Алеша, я люблю совсем другого. Пана Алеша я только жалею, он такой несчастный, как будто места себе не находит. Порой без жалости на него и глядеть нельзя: лицо такое измученное, а в глазах печаль, печаль невыразимая. Его глаза осуждают, как глаза затравленного зверька — сердце кровью обливается, как только поглядишь в них. Другого чувства у меня к нему нет. Он мне безразличен.

П а н и  К о с т а р о в и ч. Ну, так тоже не смейте говорить. Мой сын и вообще любой из нашего круга не может быть вам безразличен. Его внимание все же должно вам льстить. Это для вас честь.

Ф р а н т и ш к а. Сударыня, я его не люблю, я люблю другого пана…

П а н и  К о с т а р о в и ч (прерывает ее повелительным жестом). Мне все равно, Франтишка, кого вы любите. Из моей семьи, из моего круга вы не можете любить никого, а до остальных мне нет дела.

Ф р а н т и ш к а. Почему, сударыня, я не могу любить кого-нибудь из вашей семьи?

П а н и  К о с т а р о в и ч. Потому что по положению мы стоим гораздо выше вас. Любить… понимаете, любить так, чтобы дело кончилось свадьбой и семейной жизнью, а иначе я любовь не понимаю, могут только люди одного круга. Мой сын может с вами недолго полюбезничать, но любить вас не может, а, следовательно, вы не можете любить его.

Ф р а н т и ш к а. Сударыня, я могу любить каждого человека, и каждый человек может любить меня. И молодой пан может любить меня, а я — его!..

П а н и  К о с т а р о в и ч. Смешно. Вы говорите, словно белены объелись.