Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

Л а н д а. Как? Очень просто. Право было лишь подготовкой.

В о ц е л. Да, хоть знать будешь, что можно, а чего нельзя.

Л а н д а (игнорируя его слова). А газета — совсем другое дело. Здесь ты у самого источника жизни. В ее центре. Журналистика — величайшая вещь на свете. Не считая искусства. Потому что журналист не только описывает жизнь — он буквально творит ее. Хороший журналист — творец в миниатюре. Где нет ничего нового — он сделает это. Взгляните на раздел, который я веду. Каким он был два года назад, когда я его получил, и каков он нынче. Самая популярная культурная рубрика из всех наших газет. И знаете почему?

В о ц е л. Знаю. Потому, что вас все боятся.

Л а н д а (удовлетворенно). Честному художнику меня бояться нечего. Нашим авторам — тоже…

В о ц е л. Так вот моя рукопись.

Л а н д а. Покажите-ка. (Разворачивает пакет.) Надеюсь, это не оригинал? У вас есть копия?

В о ц е л. Нет. Это единственный экземпляр. У меня не было ни бумаги, ни терпения, чтобы переписать его.

Л а н д а. Но у вас сохранились хотя бы наброски, заметки?

В о ц е л. Ничего, решительно ничего, это вот — все, что у меня есть.

Л а н д а. Гм. (Листает рукопись.) «Голодная жизнь». Хорошее название для романа. Как вы его нащупали?

В о ц е л. Это не название романа. Это правда. И буквально и в переносном смысле.

Л а н д а. Гм. Но не так уж все плохо.

В о ц е л. Именно так. Уже пятнадцать месяцев, как меня уволили из книготорговли. Кризис. Почти полтора года безработицы. Это убивает в человеке все…

Л а н д а. Понимаю.

В о ц е л. Что вы понимаете? Вы это пережили?

Л а н д а. Нет, но в редакции многое видишь вблизи. Я написал статью о безработных.

В о ц е л. А я все это пережил. Не будь я молод, можно бы сказать — «переумирал». Так что… А еще год до увольнения я перебивался на пониженном заработке. Поверьте, «Голодная жизнь» — очень конкретное название. Констатация действительности. Но меня это все еще не добило. Напротив. Подстегивало к работе. И вот результат. Может быть, тут найдется и немного искусства. Но что тут несомненно есть — это правда о моей нищете и борьбе за существование.

Л а н д а. Когда вы это написали?

В о ц е л. К рождеству рукопись была в основном готова. С тех пор я все вожусь с ней — у безработного много времени. Но на прошлой неделе я сказал себе: баста, готово, дай кому-нибудь прочесть.

Л а н д а. Послушайте, барышня Седлакова упомянула, что вы писали и в газетах. Где именно? Я что-то не встречал вашего имени.

В о ц е л. Это-то мне и мешает. Я хотел предложить роман коммунистам, но боюсь, они вернут мне, скажут, что текст пропитан мелкобуржуазной сентиментальностью.

Л а н д а. Но ведь существуют консервативные газеты, центристские журналы, почему бы вам туда…

В о ц е л. Там в свою очередь заявили бы, что все пропитано большевизмом, что это призыв к борьбе против нашего общества, что это не искусство, а провокационная и тенденциозная аллегория! И потом, я хочу, чтобы это вышло отдельным изданием.

Л а н д а. Я понимаю, тенденция может и повредить. Искусство должно быть искусством. Оно должно быть возвышенным, в нем всегда должны присутствовать индивидуалистический идеализм и духовность.

В о ц е л. Чепуха, какая там «духовность»…

Л а н д а. Но обождите, обождите, дружище… не хотите же вы…

В о ц е л. Каким там «возвышенным» — ведь это все игра социальных и физиологических сил, которые сентиментально называют «случайностью». Еще бы, ведь это действительно случайность, что именно мои нервы и мой мозг так приспособлены, что голод и социальная несправедливость вынудили меня писать «Голодную жизнь», вместо того чтобы сделать из меня кретина или негодяя.

Л а н д а. Ошибаетесь, это был не голод! Если это настоящее искусство, вас вели к нему высокие побуждения.

В о ц е л. Какие, к черту, «высокие побуждения»! Я знаю: то, что я написал, хорошо, ибо я не фигляр, я — голодный мужик, который видит, как обжираются другие, который замерзает, в то время как другие идут прогуляться, чтобы сжечь излишние калории. (Повысив голос.) Как раз те калории, которых недостает мне и другим беднякам!

Л а н д а. Ну, хорошо, но это еще не значит, что вы должны кричать.

В о ц е л. Я вынужден кричать, потому что я не выношу этих рассуждений о высших ценностях и внутреннем побуждении. (Тише.) Боже мой, я писал это потому, что у меня, наверное, был умный отец, или мать, или я не знаю почему. Но только не потому, что во мне говорил некий внутренний голос. Да (горестно усмехнувшись), я слышу внутренний голос, но только когда у меня урчит в животе.

Л а н д а. Да вы материалист — что за банальные аналогии!

В о ц е л. Банальные? Значит, банальные. Голод ведь тоже банален. Возможно, это самая банальная вещь на свете. Но я не стыжусь. Собственно говоря, слово «стыд» я вычеркнул из своего словаря. Стыдиться могут позволить себе только люди с недурным и постоянным заработком.

Л а н д а. Какой же вы циник, однако. Как можете вы писать, исповедуя такие взгляды?

В о ц е л. Писать бы следовало только людям с такими взглядами, как у меня.

Л а н д а. Не могу с вами согласиться. (Листает рукопись.) Но это еще не значит, что ваша «Голодная жизнь» должна быть плохой. Вот я прочту — и мы поймем друг друга.

В о ц е л. Знаете, я уверен, что, когда книга выйдет, я добьюсь успеха. Потому, что это не макулатура. И еще потому что это слишком искренне. Это будет дразнить снобов.

Л а н д а. Вы полагаете?

В о ц е л. Вот увидите. Я ведь тоже заражен уже нашим общественным строем и немного рассчитываю на успех. Почему бы и нет, в конце-то концов.

Л а н д а. Да, успех — весьма приятная штука. Успех. Чего только не сделаешь ради успеха.

В о ц е л. Но не все.

Л а н д а. Обождите, вот испробуете… Это хуже алкоголя.

В о ц е л. Для меня иметь успех означает не голодать. Вот зачем мне успех. И я все отдал бы за успех. Все, слышите?

Л а н д а. Ну, это вы преувеличиваете. Только что вы говорили…

В о ц е л. Вы правы. Болтовня. Вас удивляет? Это от голода. Я могу и преувеличить. В положении, в котором я нахожусь, я могу себе все позволить. Прочтите (указывает на рукопись), и вы поймете. Хуже мне уже быть не может.

Л а н д а. Гм.

В о ц е л. Или я могу умереть. Tertium non datur[17]. Тьфу, я цитирую латинские изречения, как советник на пенсии.

Л а н д а. Я уже давно не встречал такого отчаявшегося человека, как вы. Вы ведь, в сущности, опасный тип.

В о ц е л. Немного же вы видели. Пойдемте со мной, я вам таких покажу сколько угодно. Только глазами будете хлопать. Вот тогда вы поймете, что такое жизнь. Хотите хорошо поужинать? Пожалуйста, пойдемте в автомат и станем торчать там, пока какой-нибудь посетитель