Избранные произведения драматургов Азии - Мохан Ракеш

ни один хороший человек замуж не возьмет. Кому мне жаловаться? Если б я могла, поговорила бы с султаном. Может, он помог бы нам, вытащил бы нас из этой пропасти.

А б у  А з а.

Был бы я султаном в нашем государстве,

Всех без промедленья я б в кулак зажал…

А р к у б. Ну что ж, пусть он мечтает… Мечтать дозволено всем.

В е з и р. Я везир Барбир, по прозвищу Опасный. У меня одна мечта — всегда быть рядом с султаном. Помогать ему своими советами, своею выдумкой, управлять политикой и законами страны.

С у л т а н. А я — тот, кем все мечтали бы быть. Я сам султан! Так о чем же мне еще мечтать? (Грустно.) Не о чем. Мне ничего не нужно, и от этого я так скучаю, везир. (Уходит.)

В е з и р. Я — ваша тень, которая всегда следует за вами. (Уходит вслед за султанам.)

М а й м у н. Меня зовут Маймун. Я охраняю султана, его опочивальню и его тронный зал. Моя заветная мечта — чтобы мой повелитель султан хоть мельком вспоминал обо мне, когда ему скучно.

А з а (застенчиво, с мечтательным взглядом, в то время, как Аркуб влюбленно смотрит на нее). Он явится из далекой страны. Проникнет в город как ветер или ворвется как шторм. Лицо его будет словно соткано из солнца и мрамора, а глаза его засверкают как удар кинжала. Все мужчины испугаются его горящих глаз и разбегутся по домам. Улицы опустеют… В городе исчезнут глупость и пошлость, насилие и унижение. А он помчится как ветер или как шторм по улицам, пока не найдет меня. И тогда лицо его станет как светлый луч, а глаза — как ласковая мокрая трава. И мы не скажем друг другу ни слова, ибо его желание встретится с моим желанием. И мы соединимся, как две пряди волос в одной косичке и уйдем далеко-далеко, не знаю куда. Далеко-далеко… Туда, где воздух чист, а жизнь радостна. Где все люди равны и никто не страдает от голода и унижения. Я не знаю, где это. Но далеко-далеко… И я жду его, жду и никогда не устану ждать.

А б у  А з а (поет и пританцовывает).

А потом бы пир горой себе устроил

И пьянствовал все ночи напролет.

А р к у б. Мечтайте! Мечтайте все!

П а л а ч. Слабонервные люди думают, что отрубать головы — это противное ремесло. Ну а некоторые трусишки даже думают, что палачи, такие, как я, страдают бессонницей. Но я вам скажу точно, а я знаю, что говорю, — это ремесло пьянит и наполняет восторгом. Ну разве не наслаждение видеть, как опускается топор и голова скатывается вниз, а кругом фонтаны крови! Да это неописуемое наслаждение. Султан однажды сам испробовал — не знаю уж, как ему это взбрело в голову, — совершить казнь своими руками, так я по его лицу видел, что и он испытал то же самое. Если бы я не был палачом, уж и не знаю, кем бы я мог еще быть.

А р к у б. А Аркуб, о чем он мечтает?

А б у  А з а (продолжая вертеться и напевать).

По бумаге белой хлопал бы печатью

И с делами горя вовсе бы не знал!

А р к у б (показывая на Абу Азу). Это мой хозяин. А я его слуга. На службу я к нему поступил еще тогда, когда он был богат. А когда дела его пошли вкривь и вкось, я не бросил его. Он давно уже ничего мне не платит. И то, что я сам накопил, тоже забрал — вроде в долг, говорит. У меня, конечно, все это записано, но мне самому очень странно, что я остался у него. А то, что он мой хозяин, а я у него слуга — просто смешно. Все говорят, что я еще дурее его. Правда, некоторые считают, что я остался у него из благородства. Но я не так уж глуп и не так благороден, как они думают. Здесь вся штука в том, что я влюблен в дочку моего хозяина. Если бы я его сейчас бросил, то, значит, и с ней распростился бы, и денежки — пиши пропало. А так долг его мне все растет и растет, растет и растет, пока не превратится в приданое для его дочки. А что ему тогда останется делать? Деньги он мне вернуть не сможет, вот и придется дать согласие на брак. Я своего добьюсь. И тогда уж обниму мою Азу наяву, а не в каких-то там мечтах.

А б у  А з а. Аркуб! За мной!

По бумаге белой хлопал бы печатью

И с делами горя вовсе бы не знал.

(Уходит.)

А р к у б (идет за ним). Ничего, когда-нибудь ты за мной пойдешь… (Оглянувшись, кричит.) А вы мечтайте, мечтайте! Мечтать разрешается! (Уходит.)

Ш е й х  Т а х а  и  Ш а х б е н д е р (вместе). А мы — из мечети и с базара. Все нити жизни у нас в руках.

Ш е й х  Т а х а. Одна нить — религия, она держит весь народ.

Ш а х б е н д е р. Другая — еда, торговля, она тоже держит весь народ.

Ш е й х  Т а х а  и  Ш а х б е н д е р (вместе). Мы правим даже дворцом, султаном и всей политикой. И будем править всегда. (Уходят, играя куклами на веревках.)

Убайд при помощи Захеда начинает прилаживать себе горб на спину и принимает облик нищего горбуна. Захед перебрасывает себе через плечо толстую веревку, которой обычно пользуются носильщики.

У б а й д. А мы… нам лучше придержать язык за зубами и не высказывать то, что у нас на уме.

З а х е д. Мы лучше останемся в сторонке. Так оно и бывает в жизни.

У б а й д. Один раз появимся здесь, другой — там. Но это так, вне игры.

Слышится свисток стражи.

З а х е д. Бежим.

Они скрываются. Появляется  н а ч а л ь н и к  с т р а ж и, осматривает сцену, будто преследуя кого-то, и уходит.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Картина первая

Плакат: «Когда султану скучно, он вспоминает о том, что подданные его веселы и забавны»[27].

Тронный зал во дворце султана. Несколько ступеней, покрытые дорогим бархатом, ведут к площадке, на которой стоит трон — огромное роскошное кресло из черного дерева и слоновой кости, отделанное золотом и кораллами, на подлокотниках трона — головы драконов с красными языками. Вокруг пустота, в которой нет ничего реального, человеческого. Тронный зал — это холодное, голое пространство. Лишь позади трона — дверь, ведущая в опочивальню султана.

С у л т а н  сидит на троне в массивном царственном наряде. Собственно, наряд этот похож скорее на футляр, который не просто покрывает султана, но и придает ему определенную форму, образуя его величественную