Избранные произведения драматургов Азии - Мохан Ракеш


Избранные произведения драматургов Азии читать книгу онлайн
Очередной том «Библиотеки избранных произведений писателей Азии и Африки» посвящен творчеству драматургов Азиатского континента. В томе — десять пьес, отражающих современные тенденции театральной жизни многих стран Азии, так называемого «нового театра», характеризующегося остротой политического содержания и глубоким психологизмом. Среди авторов сборника — палестинский писатель Муин Бсису, классик современной китайской прозы и драматургии Лао Шэ, турецкий писатель Азиз Несин, Абэ Кобо (Япония), Мохан Ракеш и Бадаль Сиркар (Индия) и другие.
Избранные произведения драматургов Азии
Мохан Ракеш
НАДЛОМЛЕННЫЕ
Мохан Ракеш (1925—1972) — индийский прозаик и драматург, писавший на языке хинди. Закончил Пенджабский университет в Амритсаре. Скитался по стране в поисках работы. Начал печататься в 1945 году. Многочисленные рассказы писателя вошли в сборники: «Человеческие обломки» (1950), «Новые облака» (1957), «Еще одна жизнь» (1961) и др. Автор романов «Темные закрытые комнаты» (1961; перевод на русский язык М., 1982), «Промежуток» (1972, премия Литературной академии Индии, 1972). Большим успехом пользуются пьесы Мохана Ракеша — «Один день в месяце ашарх», 1958 (из жизни Калидасы) и публикуемая в настоящем томе — «Надломленные» (1969).
Перевод с хинди Л. Кузнецова.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
М у ж ч и н а в ч е р н о м к о с т ю м е, который также выступает в ролях: М у ж ч и н а п е р в ы й, М у ж ч и н а в т о р о й, М у ж ч и н а т р е т и й и М у ж ч и н а ч е т в е р т ы й. Ему 49—50 лет. Характерная черта, проявляющаяся и в выражении лица, — склонность к иронии, саркастичность. В роли М у ж ч и н ы п е р в о г о — одет по-европейски, в брюки и рубашку. Нетерпелив и беспокоен как человек, которому кажется, что он уже проиграл свою жизненную битву. В роли М у ж ч и н ы в т о р о г о на нем брюки и индийский сюртук с глухим воротом. Доволен собой, но несколько суетлив и насторожен. В роли М у ж ч и н ы т р е т ь е г о носит брюки и изящный легкий пиджак. В руке пачка сигарет. Все время курит. Всем своим видом старается показать, что живет только ради собственного удовольствия. В роли М у ж ч и н ы ч е т в е р т о г о одет в брюки и длинный пиджак старого, немодного покроя. В лице подчеркнутое выражение нравственного превосходства и в то же время некоторого лукавства.
Ж е н щ и н а — ей около 40 лет. В глазах молодой блеск и неугасшее, но уже последнее желание. На ней простые, но выбранные со вкусом блузка и сари. Другое сари — на особый случай.
С т а р ш а я д о ч ь — ей не более 20 лет, но лицо уже выражает усталость от борьбы с трудными обстоятельствами жизни, а также нетерпение. Иногда выглядит старше своих лет. Сари еще проще, чем у матери. Во всей ее личности проглядывает какая-то нецельность, разбросанность.
М л а д ш а я д о ч ь — ей 12 или 13 лет. В чувствах, в голосе, в движениях — протест против всего на свете. На ней красивое платьице, но на одном чулке дырка.
С ы н — 23-х лет. На нем заправленная в брюки рубашка с короткими рукавами — яркая, броская, но уже застиранная.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Дом, где живет семья, прежде обладавшая средним достатком, но ныне скатившаяся почти до бедности.
Используемая во всех целях комната. Мебель представляет собой остатки былого благополучия — некогда приличные кресла и софа, обеденный стол, буфет, туалетный столик и т. д.; но все эти предметы с трудом нашли себе место в нынешней тесноте. Они расположены не так, как этого требует их назначение и соотношение, а как это диктуется недостатком пространства. Связь между ними, в угоду временному удобству, почти нарушена. Кажется даже, что и удобство это достигнуто лишь ценой примирения со многими неудобствами; более того, делаются попытки найти удобство именно в этих неудобствах. Среди основных предметов мебели разбросаны мелкие — тут треугольный столик, там два или три табурета, полка с растрепанными книгами, есть даже письменный стол со стулом. Диванные подушки, портьеры, скатерти, покрывала хотя и имеются, но так застираны, порваны, зачинены, что трудно даже сказать, что лучше: быть им здесь или вовсе не быть.
В комнате три двери. Первая — на задний дворик, где расположена и кухня, другая — в соседнюю комнату, третья — на улицу. Улица проглядывается и за задним двориком. Когда поднимается занавес, прежде всего виден разрозненный, с потрескавшимися чашками чайный сервиз, оставленный на обеденном столе. Затем поочередно освещаются потрепанные книги, сломанные стулья и прочая рухлядь. Спустя несколько секунд свет падает на ту часть софы, где сидит М у ж ч и н а в ч е р н о м к о с т ю м е, который нетерпеливо курит сигару. Световое пятно так и замирает здесь, но временами неясно высвечиваются и другие углы сцены.
М у ж ч и н а в ч е р н о м к о с т ю м е (задумчиво стряхивая пепел с сигары). Ну вот, опять все сначала. (С видимым усилием заставив себя сосредоточиться для исполнения какого-то неприятного долга, рывком поднимается с софы.) Я не знаю, за кого вы меня принимаете и чего от меня ждете. Может, вы думаете, что в этой пьесе я какое-то строго определенное лицо — актер, режиссер, директор театра или еще кто-нибудь в том же роде? Вы заблуждаетесь, о себе я не могу сказать абсолютно ничего определенного — как, впрочем, и обо всей пьесе, потому что, собственно говоря, она столь же неопределенна. А причина в том, что… Нет, и о причинах тут говорить бесполезно. Конечно, всякое явление обусловлено какой-то причиной, хотя, впрочем, вовсе необязательно, чтобы внешняя, выставляемая напоказ причина соответствовала действительной. И если я не могу сказать ничего определенного даже о себе, мне ли судить о причинах или беспричинности других явлений окружающего мира. (Некоторое время стоит молча, размышляя о чем-то и затягиваясь сигарой.) Кто я, собственно, такой? Если хотите, это тот самый вопрос, который я перестал задавать себе, придя сюда, к вам. Кем я являюсь на сцене, я не являюсь вне ее, а кто я есть вне сцены… Впрочем, что вам за дело до того, кто я вне сцены? Наверно, вполне достаточно сказать, что я тот самый человек, с которым вы иногда вдруг сталкиваетесь на улице, при этом вы лишь окидываете меня сердитым, презрительным взглядом. Вот и все. А где я живу, чем занимаюсь, с кем общаюсь и в каких условиях существую — до всего этого вам нет никакого дела. Нет дела потому, что и мне нет дела до вас, и в момент нашего столкновения вы для меня то же самое, что для вас — я. Так что и вы можете оказаться на том месте, где сейчас стою я. Между вами и мной, двумя столкнувшимися на улице субъектами, некий знак равенства. Такое же равенство между вами и вот этим человеком, между этим человеком и тем, между тем человеком и мною… Не ломайте голову, не ищите в этом математическом примере ничего из ряда вон выходящего. Все дело в том, что если разложить меня на составные элементы, то в каких-то из этих элементов я совершенно подобен любому из вас, и именно потому — на сцене ли, или вне сцены — я не играю никакой особой определенной роли. (Начинает