Воспитание чувств - Альберт Вениаминович Цессарский

обиделся! В этом — дружба ваша мужская?

И в а н. Ты, мне сдается, просто почему-то невзлюбила Алексея.

Г р у н я. Да не хочу я о нем думать! Я о тебе говорю.

И в а н (помолчав, с улыбкой). Ох, баламутка ты…

Г р у н я. Жалеешь, что я приехала сюда… А я не жалею!

И в а н (шагнув к ней). Груня! Груня!

С площадки входит  А л е к с е й.

А л е к с е й. Товарищи! Федя идет!

В коридоре собираются Алексей, Иван, Груня, Б а б у ш к и н а, С т е п а н, В е р а.

Б а б у ш к и н а. Беспорядок! Смена кончилась, а тут инструмент… Халаты не заперты… (Прибирает.)

Входит  Ф е д я. Общее молчание.

Ф е д я (сел). Уберите сумку с вешалки.

Б а б у ш к и н а. Вера!

Вера мгновенно убирает сумку.

С т е п а н. Открываю прения. (Открывает форточку.)

Б а б у ш к и н а (со стоном). Федя!..

Ф е д я. Завтра нам обеспечено седьмое место.

Б а б у ш к и н а (завертелась). А-а! Черт бы всех нас взял!

Ф е д я. Сядь. (Устало.) Заработки будут все же неплохие, я прикинул. Кроме Груздева. У тебя там, знаешь, совсем мало наработано.

И в а н. Знаю.

Б а б у ш к и н а. Да я бы всю свою зарплату отдала, только бы мы с первых мест не слетели! Позор, товарищи!

Молчание.

Ф е д я. Почему Гали нет?

Б а б у ш к и н а. Вон сидит, к языку готовится. Экзамен у нее скоро.

Ф е д я. У всех свои дела! Только не цех! Галя!.. С тех пор, как она поступила в техникум, беда! Вот влеплю взыскание…

Входит  Г а л я  с книгой.

Г а л я. Федюдюсенька!..

Ф е д я. Серьезнее, серьезнее! Никакой техникум на тебя не действует. У нас деловой разговор. Доложи, почему опаздываешь.

Г а л я (становясь в позу оратора). В текущий момент мое опоздание объективных причин не имеет.

Смех.

Ф е д я. Меня передразниваешь? Не смешно.

Г а л я. Я ведь самоучка, Федор Илларионович…

Смех.

Ф е д я (улыбнувшись). Им палец покажи, смеяться станут. Удивительное легкомыслие. (Заметив, что Галя готовится что-то сказать.) Что? Не остроумно!

Г а л я. Да нет, я просто зевнула.

Смех.

Ну, начинайте судилище.

Ф е д я (разозлившись). Положение, товарищи, слишком печальное. И я давно замечаю, что все наши претензии к Груздеву Галя старается превратить в шутку! Странная политика. А я не допущу! Объясни комсомольцам, Груздев, что происходит. Конец месяца, завтра решается, какое место мы займем по заводу. Сегодня я узнаю, что к завтрашнему дню ты накопил сто штук часов! Теперь тебе уже не успеть… Что делать?

И в а н. Не знаю.

Ф е д я. Спокойный ты человек! Вот, Забродин, твоя рекомендация. Молчишь? Он твой друг. Ты за него ручался. Что ты скажешь бригаде?

Алексей молчит.

Так! Что будем делать, товарищи?

В е р а. Я в счет будущей премии уже туфли купила!..

Б а б у ш к и н а. Премия?! Туфли?! Позор, вот что!

С т е п а н. Девушки! Как в курятнике… По очереди!

Г а л я. Товарищи!..

Ф е д я (кричит). Прекрати дурацкие шутки! (Сдержавшись.) Что ты хотела сказать?

Г а л я. Что пришел Мальян. Позовем его. (Убегает в цех.)

Ф е д я. Не пойдет. Он никогда не вмешивается в наши внутренние дела. И очень правильно.

Из цеха выходят  М а л ь я н  и  Г а л я.

М а л ь я н. Дискуссия? Опять личные вопросы?

Г а л я (серьезно). Мы без вас не разберемся. Пожалуйста!

Ф е д я (кричит с места). Вот привязалась! Я же говорил: Аветис Иванович занят.

М а л ь я н. Нет, я свободен. (Идет к собравшимся.)

Ф е д я. Ведро! Начцеха увидит!

Груня прячет ведро.

М а л ь я н. В чем дело? (Сел.)

Ф е д я. Помогите нам разобраться. Я уже рассказывал вам о том, как работает в последнее время Груздев.

М а л ь я н. Что говорит он сам?

Ф е д я. Молчит.

М а л ь я н. А товарищи?

А л е к с е й. Я считаю, прежде чем ругать друг друга, нужно подумать, как вывезти бригаду. Завтра эти часы должны быть сделаны.

Ф е д я. Что ты предлагаешь?

А л е к с е й. Обязуюсь до завтра выпустить пятьдесят штук.

Б а б у ш к и н а. Вот здорово!

Ф е д я. А остальные пятьдесят штук? Просить Куренкова подсобить?

Б а б у ш к и н а. Ни за что!

Ф е д я. Ну?

А л е к с е й. Еще двадцать пять к утру сделаю.

Б а б у ш к и н а. Товарищи, об этом надо будет написать в газету. Это мировой рекорд!

Ф е д я. Справишься?

А л е к с е й. Не доверяешь?

Ф е д я. Я так спрашиваю… А остальные двадцать пять?

Молчание.

Груздев! Черт бы тебя взял. Может быть, ты все-таки шевельнешься? Твоего же слова ждут. Не понимаешь, что ли?

И в а н. К утру сделать двадцать пять штук… Нет, я не возьму на себя такого обязательства.

Б а б у ш к и н а. Что?

А л е к с е й. Бери, я помогу.

И в а н. Нет.

Ф е д я (задыхаясь от гнева). Ты понимаешь, какой это поступок по отношению к бригаде, Груздев?

И в а н. Понимаю.

Ф е д я. Комсомолец!

И в а н. Потому, что я комсомолец, я не буду делать то, что считаю вредным.

Ф е д я. Вот, Аветис Иванович, сами видите.

М а л ь я н. Что же именно вредно, товарищ Груздев? Расскажи, будь добр.

И в а н. Хорошо, я скажу. Я думаю, что самый большой вред бригаде приносят выпускающие: Алексей Забродин и я.

Ф е д я. Забродин?! Вред?! Алексей, слышишь?..

Б а б у ш к и н а. Это не вред, это бред, товарищи! (Громко хохочет.) Как я его срезала!

Г а л я. Дайте сказать Груздеву!

Б а б у ш к и н а. Бред! Бред! Зарапортовался!

С т е п а н. Бабушка, ну зачем!.. Тише! Говори, высказывайся, Ваня!

И в а н. Товарищи, понимаете, в чем дело… Вы все собираете часы. Каждый ставит свою деталь. И каждый из вас отвечает только за свою деталь. А целиком за часы отвечает, по существу, один выпускающий. Я не хочу сказать, что вы сознательно плохо работаете. Но когда человек отвечает только за свою маленькую деталь, у него поневоле снижается требовательность к себе: мол, все равно Забродин выправит. А зарплату каждому платят за его деталь независимо от того, каким получился весь механизм. Вот это все, мне кажется, очень неправильно. Нужно изменить…

Ф е д я. Это очень серьезное обвинение товарищам, Груздев. И, знаешь, нужно иметь смелость в твоем положении, чтоб свалить с больной головы на здоровую… Вся бригада плохо работает! Здорово! А план выполняем. А за качество хвалят. Это как понимать? Что бригада скажет?

Г а л я. Бригада ничего не поняла!

Б а б у ш к и н а. Поняла, поняла! Клевета!

В е р а. Забродин вредит бригаде!..

Б а б у ш к и н а. И всех нас обвинять в плохой работе! (Ивану.) Протри глаза! Кто перед тобой? Энтузиасты! Герои! А ты, ты… Федя, выслушай мнение бригады! (Кивает на Степана.)

В е р а (потрясенная). Забродин вредит бригаде!

Ф е д я. Давай, Степан.

С т е п а н. Товарищи, с одной стороны, Иван, конечно, объяснил. С другой стороны, Забродин, конечно, тоже… Хотя главное не в этом же, товарищи!

Ф е д я. Подожди. Ты что-то не по существу.

С т е п а н. Не зажимай! Он прав! Нам дали конвейер, работать стало легче, а процент брака у нас прежний. Стыдно! А Забродину что! Он свою норму перекрывает, ему нашего брака на триста процентов хватает! И вот он — ферзь, а мы — пешки. Не желаю. Вот. А люди сидели, изобретали нам конвейеры… Стыдно! Ясно? Хорошо сказал.

Ф е д я. Здорово выступил он у тебя, Бабушкина.

Б а б у ш к и н а (растерянно). Степан!..

Ф е д я.