Портрет лива в Старой Риге - Гунар Рейнгольдович Приеде

class="empty-line"/>

Б о н и ф а ц и я. Извините меня, но появился сын!

Т а л б е р г. Поздравляю, Бонифация.

Б о н и ф а ц и я. Спасибо. Только вот в нашей девичьей комнате как назло ничего порядочного из еды нет, и магазины в такой поздний час закрыты… Вспомнила про торт. (Берет коробку торта и бутылку вина.)

Т а л б е р г. Ну, а Казимир разве…

Б о н и ф а ц и я. Не нарадуется. Зайдите к нам оба, хоть не надолго, пожалуйста.

Т а л б е р г. Спасибо, но…

Б о н и ф а ц и я. Сыном хочется похвастаться…

Талберг взглядывает на Лаймдоту, оба смеются.

Т а л б е р г. Немного позже, Бонифация, хорошо?

Б о н и ф а ц и я. Только не забудьте! (Уходит.)

Т а л б е р г. Лайма, когда я им под вечер показывал лива на Домском соборе, у меня было такое ощущение, будто маленький человечек хотел мне что-то сказать или… или напомнить… Лайма, ведь это же… Лайма!

Л а й м д о т а. Пойдем наверх за моей сумкой. Это будет вклад от нашей семьи. Идем.

Оба уходят.

Спустя минуту появляется  У л д и с  Э г л и т и с  с ключами Талберга. Направляется к двери подвала, отпирает ее, зажигает внизу свет.

Э г л и т и с. Вили!

Тишина.

Вили, ты здесь?

В проеме арки появляется  В и л и с, мрачный, щурится от света.

Один, в темноте! Я не хотел верить, но все говорили, что ты шел вместе с нами только до…

В и л и с (перебивает его). Ты не можешь предположить, куда она ушла?

Э г л и т и с. Ария? Нет ли у нее в Риге…

В и л и с. Никого.

Э г л и т и с. Вили, почему ты не слушаешь, что тебе говорят? Мы тебе еще в Салдусе сказали про Арию, вспомни, а теперь снова…

В и л и с. В Салдусе? В Салдусе я удивлялся, почему ты работаешь маляром и не пытаешься подняться выше, что для тебя было бы проще простого… Только теперь мне стало ясно. Когда я слушал, как ты говорил.

Э г л и т и с (удивлен неожиданным поворотом разговора). Что именно?

В и л и с. Потому что тебе ничто не мешает абсолютно спокойно крутиться с компрессором и красками на данной площади стены? Не нужно спорить, можно сохранить приличные отношения со всеми, включая последних чурбанов… «Хорошо ухоженные волосы приемлемой длины»… «Без утрирования»… Что это такое — «приемлемая длина»? Хочется отпустить длинные, да смелости не хватает? Так называемая золотая середина, что ли? Откуда у тебя взялась смелость надеть узкие брюки, когда у других они еще болтались вокруг ног да волочились по земле, вечно обшарпанные? Или ты так крепко получил тогда по шее, что только теперь, в тридцатилетнем возрасте, начинаешь приходить в себя? Советчик нашелся, проповедник умеренности… Разве ты имеешь понятие о чувствах, которые захватывают так, что… Да где там тебе.

Э г л и т и с (неуверенно). Взрослый человек не может слепо подчиняться чувствам, он должен направлять их разумом.

В и л и с. Почему «слепо»? Что значит «слепо», хотел бы я знать… И что же это за чувства, которые можно направлять и поворачивать как захочется в нужную сторону, словно корыто в луже? Три копейки по-старому не дам я за такие чувства. (Поворачивается, чтобы уйти.)

Э г л и т и с. Обожди…

В и л и с (оборачивается). Скажи — у тебя действительно есть жена и двое детей? (Не дожидаясь ответа, уходит.)

Улдис Эглитис садится на верхнюю ступеньку. Вид у него совершенно растерянный, потому что ничего подобного от малоразговорчивого Вилиса Норейко он не ожидал.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ДЕСЯТАЯ

Комната в женском общежитии, как в третьей картине, только занавески на окнах задвинуты. Электричество погашено и на столе, «для атмосферы», горит свеча.

Часть торта уже съедена.

З а о ч н и к и  расселись на кроватях и табуретках. Все трое Свиланов — Бонифация, Казимир и  А н д р и с — поют одну из красивых народных песен своего края. Их слушают  Н а т а, Улдис Эглитис и Миервалдис Штокманис. Слушают и Имант Романовский с Айваром Юриксоном, одновременно играя в шахматы.

Ш т о к м а н и с (когда песня отзвучала). Красивые эти латгальские песни{71}, ничего не скажешь… Стоит мне только вспомнить, как в детстве в нашей деревне одна служанка из Латгалии пела тихими летними вечерами, тоскуя по своим родным озерам…

К а з и м и р. Если в памяти человека начинает оживать детство, это признак того, что пора собирать документы для выхода на пенсию.

Б о н и ф а ц и я. Но если кое-кто уже не помнит, кто он и как ему…

К а з и м и р. Да, и что не нужно повторяться, следует запомнить, верно. Ты повторяешься, Бония. Мне это говорить уже незачем, моему сыну — пожалуйста, но нашим товарищам по курсу неинтересно.

Б о н и ф а ц и я. Кто тут твои товарищи?

К а з и м и р. Вон, идет!

Входит  Д з и н т р а.

Ю р и к с о н. Опять ты одна вернулась?

Д з и н т р а. Теперь уж не было ни Густава, ни Марты, комната пуста… Сегодня вечером все то и дело исчезают.

Б о н и ф а ц и я. Если кто попадет в руки, не нужно отпускать.

Д з и н т р а. Арии тоже нет, но Марта успела мне сказать, чтоб мы не волновались, потому что они встретились, и Ария останется с Густавом.

Б о н и ф а ц и я. Дзинтра, возьми еще торт!

Д з и н т р а. Спасибо, Бонифация, не хочу. Внизу сидят те двое длинноволосых.

Б о н и ф а ц и я. Думаешь, им тоже нужно отнести кусочек?

Ш т о к м а н и с. Страшное дело.

А н д р и с. Даже мама…

Н а т а. Ну вот видишь!

А н д р и с. Может, пригласить их наверх и посадить за стол?

Ш т о к м а н и с. Порядка не будет до тех пор, пока против них единодушно не поднимется все наше общество, с возмущением и негодованием.

Б о н и ф а ц и я. Верно, Штокманис. Против бездельников и лодырей нужно выступать и строго осуждать это, я всегда говорю, но если они, может, с утра не ели, надо же их все-таки накормить. Нельзя так. Чужой собачке и то корку бросают, если она голодна, а тут ведь…

А н д р и с. Мама, я не хочу слушать.

Н а т а. Я спущусь и скажу, чтобы они ушли.

А н д р и с. Никуда ты не пойдешь.

Б о н и ф а ц и я. Ты их знаешь, Ната?

Н а т а. Да.

Б о н и ф а ц и я. Возьми, отдай им. Они оба выглядят такими заброшенными и чахлыми, что сердце болит. У них нет родителей?

Н а т а. Есть.

Б о н и ф а ц и я. Как родители допускают! Я подумала, может, сироты.

А н д р и с (Нате). Я иду вместе с тобой, и они у меня услышат. Сироты!

Н а т а. Андрис, лучше не надо.

А н д р и с. С меня довольно, и давно уж.

Н а т а. Тогда иди ты. Пожалуйста.

А н д р и с. Ах так? Хорошо.

Б о н и ф а ц и я. Постой… Все-таки пойди ты, Ната. Андрис вспыльчивый, начнет еще драться, а разве ж можно, в форме!

А н д р и с  и  Н а т а  уходят.

Ш т о к м а н и с. Сын у вас удался.

Б о н и ф а ц и я. Милые, а как вам невестка нравится?

К а з и м и р. Бойкая девица.

Б о н и ф а ц и я. А тебя кто спрашивает?

Р о м а н о в с к и й. Черт их, этих рижанок, разберет. Запала-то внутри много, а вот сердечности?..

Ю р и к с о н. Андрису она нравится, и в данном случае это главное. Верно, Бония?

Б о н и ф а ц и я. Я пока только еще присматриваюсь… В брюках-то она ходит, точь-в-точь как мне Леокадия рассказывала, но с сигаретой в зубах я ее еще не видела… Кази, ты