Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

к чему? (Пауза.) Ради кого?

XIV

Т о н и ч к а (вносит блюдо с рулетом. Увидев нетронутую рыбу, удивляется). Почему ж вы не едите? (Смотрит на обоих.)

К р х н я к (глядя на Тоничку, ласково). Ради кого?

Йоганик, положив руку на плечо Крхняка, смотрит в пол.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

I

Й о г а н и к  сидит у стола на кушетке. Он так захвачен чтением, что почти не шевелится в течение всего последующего монолога Фрайта.

Ф р а й т (лежит на кровати в нише, в ботинках и одетый, только пиджак снял; смотрит в потолок; поворачивается к стене, потом лицом к комнате, наблюдая за Йогаником, затем, повернувшись на живот, глубоко вздыхает). Давно говорю — воскресенье самые дурацкие дни. Еще кто работает в поте лица — ну, тому, может, приятно, а я уже десять лет готов по воскресеньям кусаться от тоски, да еще весной! Правы были древние греки, утверждая, что весна — самое дурацкое время года. Всюду цветочки, цветочки, а на зуб положить нечего. Вероятно, все древние греки были студенты, коли знали это так хорошо… У нас, правда, еще ничего не цветет, еще только первое апреля на носу, но… (Поворачивается навзничь, поет.)

«Как я милушку убил,

ту, которую любил…

В крови милка утопает,

а мамаша и не знает…».

(Забавляясь.) И чего я на сцену не пошел — такой голос! (Смотрит на Йоганика.) А и тоска же с тобой, брат, ангелочек ты мой светлый! Все торчишь за столом, все читаешь… Дождешься, швырну я в тебя сапогом! Поумнеть хочешь за год, что ли? (Снова ложится ничком.) Поумнели мы! Еще парочка дурацких коллоквиумов да семинар — и прости-прощай, любимый край! Что читаешь? Я спрашиваю, что ты у меня стащил?

Й о г а н и к (буркнул). «Основы социализма».

Ф р а й т. Смотри, читай как следует. Не бросай на половине! А то так все делают. Любопытно им, дразнит аппетит, как перец или черный кофе, — и больше ничего! А вещи-то куда как важные! Люди же обычно просто развлечения ищут — этого я никогда не понимал. Им бы капельку рррреволюционности плюс грамм двести анархизма — вот что им надо! А между тем есть на свете бедняги, гибнущие именно ради этих двухсот грамм, — толпы бедняг, которые и пальцем не в состоянии шевельнуть, потому что человечество — это какой-то сплав высокомерия и жажды развлечений… Эй, слышь, давай подеремся! А то тут тихо, как в могиле… Будто за стенкой гладят дамское исподнее… (Смотрит на Йоганика, потом тихонько тянется под кровать рукой, достает башмак и кидает в Йоганика.)

Йоганик, усмехнувшись, отклоняется.

(Соскакивает с кровати.) Иди, подеремся! Давай, говорю, драться! А то тут прямо как в богадельне! (Хватает Йоганика за плечо.)

Й о г а н и к. Слабоват ты драться.

Ф р а й т. А увидим! Давай! (Становится в воинственную позу.)

Й о г а н и к. Я только двину — под кровать отлетишь.

Ф р а й т. А вот и нет!

Й о г а н и к. Отцепись.

Ф р а й т. А вот не одолеешь!

Й о г а н и к. Кой черт в тебя вселился?

Ф р а й т. И вселился, о передовая личность! Желаю драться, как дрались древние греки, римские легионеры и мальчишки на нашей улице, и вызываю тебя на богатырский поединок! (Обхватив Йоганика, пытается стащить его с кушетки.)

Й о г а н и к. Не отстаешь, да? (Поднимается.)

Ф р а й т. Хоп!

Й о г а н и к. Хоп! (Изготавливается к драке.)

Ф р а й т. Хоп!

Й о г а н и к. Хоп!

Начинают драться.

Ф р а й т (наседая). А я еще не под столом! (Наносит удар — драка пошла всерьез.)

Й о г а н и к. Ах ты вот как? (Стискивает Фрайта.)

Ф р а й т (отбивается). Пусти! Черт… Ага! Теперь уж я… Главное — за шею… И не отпускать! Что скажешь? Ага! (Хватает Йоганика за шею, виснет на нем.)

Й о г а н и к (весело). Пусти!

Ф р а й т. Чья взяла?

Й о г а н и к (весело). Твоя! (Отшвыривает Фрайта так, что тот летит под стол, с улыбкой смотрит на него.)

II

К р х н я к (в этот момент открывает дверь). Это что?

Ф р а й т (из-под стола, иронически). Не видишь — я дерусь!

К р х н я к. Странно ты как-то дерешься!

Ф р а й т. А до этого я победил! (Вылезает из-под стола, смотрит на Йоганика, подает руку Крхняку.) Ну и силушка у малого — на двоих!

К р х н я к (жмет руку Йоганику). Здорово, малый! (Идет к столу.) А я из больницы.

Ф р а й т. Ну, как там Юзл?

К р х н я к. Плохо.

Ф р а й т. Уже оперировали?

К р х н я к. Как раз сегодня. Лежит теперь, как покойник.

Ф р а й т. Дорого поплатился, бедняга!..

К р х н я к. Я с врачом говорил. Он сказал — в общем, ничего особенного, просто организм совсем подорван. С таким диагнозом сотни людей таскаются по земле и как-то живут — все зависит от натуры.

Ф р а й т. Юзл — сильная натура.

К р х н я к. Собратья из Академии художеств прислали ему цветочки. И письмо. Он читал, и слезы текли у него по лицу. А письмо — сплошная галиматья, на которую только художники и способны, будто детишки малые…

Ф р а й т. Надо к нему сходить.

К р х н я к. Слушай, я его не узнал, когда его привезли из операционной. Весь белый, глаза как у мертвеца, только волосы — только по растрепанным волосам и узнать нашего Юзла! И руки на груди — хоть в гроб укладывай. Через часок он, правда, малость очухался, и все-таки какой-то он не такой, как всегда…

Ф р а й т. Чего ж ты хочешь — уж так он загуливал, прямо не по-человечески.

К р х н я к. Да, заходил я как-то к нему еще до больницы — так он уже третью ночь не спал, и вид соответственный. А на языке одно: Славик да Славик… По-моему, этот Славик действительно такое ему показал, от чего волосы дыбом встают! Так ведь он и обещал…

Ф р а й т. Да ну, это Славик просто трепался. Тоже мне демон!

К р х н я к. Но он разбудил демона в Юзле!

Ф р а й т. У Юзла рано или поздно должно было начаться нечто подобное.

К р х н я к. У нас дома это назвали бы — «конец».

Ф р а й т. А у нас — «начало». Ведь Юзл еще и человеком-то не успел стать!

К р х н я к. И тебе его не жалко? Черт, тебя бы на его место!

Ф р а й т. Он мальчишкой был — теперь человеком станет.

К р х н я к. По-твоему, дети именно таким образом становятся взрослыми? Через туберкулез да сифилис? Странная у тебя теория!

Ф р а й т. Я считаю — только катастрофы могут исправить человечество.

К р х н я к. А после катастрофы явишься ты и скажешь: ну, что я говорил? Теперь будьте паиньками! Как школьный учитель! Катастрофа! Нет, ей-богу, по мне, так уж лучше было Юзлу кокнуть себя тогда, на рождество! Идейки же у тебя… (Садится.)

Ф р а й т (засунув руки в карманы). Чем богаты, тем и рады. (Ходит по комнате.) Впрочем, мои идеи я держу при себе.

К р х н я к (кланяется). Будьте любезны, руководствуйтесь ими сами.

Ф р а й т (кланяется). Увы, не представилось случая.

Пауза.

К р х н я к. Что будем делать? Собирается дождь.