Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

Нет, в этой отвратительной дыре

Я не останусь больше ни минуты —

И что угодно делайте со мной!

А б д а.

Принцесса, дорогая, ради бога!..

О, если матушка узнает — нам

Несдобровать, нам всем, ведь ты же знаешь,

Царица так строга, что не простит

Малейшего проступка.

С а л о м е я.

                                    Будь что будет!

Мне, Абда, нужен воздух, нужен свет,

Я не сова — страшилище ночное.

Я — птица, что взмывает над гнездом,

Как пущенный пращою камень или

Мяч, брошенный рукою игрока,

И тонет и теряется в лазури…

Вбираю с наслажденьем синеву,

Изжаждавшимися губами воздух —

Нектар души, разлившийся во всю

Ширь поднебесья. Пью его глотками,

Огромными, как волны, а зрачки

Затмившиеся жадно поедают

Хлеб солнышка, ломоть… еще ломоть…

Краюха золотиста, словно сдоба.

Как эта пища здорова, вкусна!

Как сладостно питье!

М е л и т а.

                                 Оно, пожалуй,

Застрянет в горле, причинит нам вред…

Остерегись, принцесса!

С а л о м е я.

                                     Ах, Мелита,

Какая ты смешная, у тебя,

Наверное, желудок никудышный…

Да был ли вреден хоть когда-нибудь

Свет солнца — дню? Вот мрак — другое дело.

По вечерам недомогает день

И голову тяжелую склоняет

В зеленую подушку на горах.

По телу судороги пробегают,

И что ни вдох — то вздох, и что ни взгляд —

То лихорадочное полыханье.

А если что-то силится сказать —

Стон из груди, громоподобный рокот…

А б д а.

Но все сильнее будет он горчить,

Напиток этот…

С а л о м е я.

                        Что, он — яд смертельный?..

Ха-ха! Не пей, голубушка, не пей,

А то еще отравишься, бедняжка,

Умрешь!.. Глаза у страха велики.

Но даже ваш веселый бард Гораций{89}

Не пил такой амброзии, когда

Слагал стихи блистательной Гликере{90} —

А ведь фалернское поэт любил!..

А что любил Анакреон{91}, Мелита?

Какое, Абда, пил вино Давид{92}?

А впрочем, все равно… Я — о напитке,

Которым опьяняются с утра

Все трезвенники, чтоб еще яснее

Стал разум, — ведь случается, что сном

Он затуманен с ночи…

М е л и т а.

                                    Ах, пойдем же!

Мы — люди подневольные… Пойдем!

А б д а.

Не будь жестокосердной! А иначе

Пропали мы… несдобровать…

С а л о м е я.

                                               Эх вы,

Трусихи и кукушки, у которых

Дрожат ресницы, крылышки дрожат.

При виде пугала готовы порскнуть

Из собственного закутка… Ну, ну,

Воспряньте духом! Я за все в ответе.

Есть ключик у меня, да, да, есть ключ

От сердца материнского! Умелец,

Которого Пройдохою зовут,

Мне выковал его, снабдив бородкой

Испытанных уловок и зубцом

Умильно улыбающейся лести.

Я ключик вставлю, поверну в замке —

И сердце отворяется, воркуя

И привечая собственную дочь

Как дорогую гостью… Вы не бойтесь!

И что нам делать в комнате?

А б д а.

                                            А здесь?

Тут даже холодочка не отыщешь,

Растет один лишь чахлый кипарис…

С а л о м е я.

Мне нравится на лицах смуглость так же,

Как и румянец розы. Я люблю

Сиянье на небе… О, здесь мы можем

Побегать взапуски по крепостным

Стенам, по этим галереям. Гляньте!

Там что-то шевельнулось. Чья-то тень.

Да это, кажется, Менахен. Кудри

Блестят и отливают серебром.

Наверно, наблюдает за охотой

И этим развлекается — чужим

Досужим развлеченьем. И не так ли

Весь белый свет развлечься норовит?

Так развлечемся же и мы! Кто первый

Проворство явит и на кипарис

Вскарабкается, наподобье белки?

А б д а.

Одумайся, принцесса, это все

Забавы неуемных ребятишек,

Мальчишеские игры, озорство…

И царскому дитяти не зазорно

Побегать, порезвиться, но ведь ты

Уже не маленькая — повзрослела.

С а л о м е я.

Я — падчерица, Абда, а не дочь,

А это не одно и то же.

А б д а.

                                   Полно!

Ведь сразу видно: ты царю милей,

Дороже, чем отцу родная дочка…

С а л о м е я.

Благодарю. Но что мне, Абда, в том?

М е л и т а.

О да, ведь ты на выданье, ты — роза

В расцвете благовонной красоты,

Очарованья, неги средоточье…

О, счастлив тот жених, кому женой

Ты станешь.

С а л о м е я.

                    Замуж никогда не выйду.

Любезные подружки, никогда!

Хотела б стать я храброй, стойкой девой,

С воинственной отвагою в груди.

И чтобы все опасности, преграды

Мне были нипочем, чтоб я не зналась

Со страхом бледнолицым. Я хочу

Стать героиней, вроде тех, которых

Народ наш в прошлом славою венчал.

И если нужно — послужить народу.

А б д а.

Давайте силой меряться, бороться!

Э, то ли дело битвы в Колизее…

Я там не раз бывала, и всегда

В кругу придворных женщин, заодно

С женой Германика{93}. Вот состязанья!

Вот зрелище! Как будто бы клубки

Гигантских змей, сплетенных в поединке,

Вонзившихся друг в друга, по песку,

Перетирая в пыль его, метались

Тела бойцов в сверкающей броне.

Рабы, но что ни гладиатор — витязь!

Щит загудит, преломится копье,

Треск, хруст — и то восторженность, то ужас

Владеет зрителями… Много раз

Увенчан пальмой первенства был некий

Проворный гладиатор. Видно, он

Добыл себе свободу на арене.

Под стать сосне самнитской статен. Грудь

Широкая, а ноги мускулисты.

Откинутая гордо голова

Красива. И не сходит с губ улыбка.