Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

Политологи ставят его книгу вровень с “Поэтикой” Аристотеля (Ибн Хальдун и впрямь многое черпал из компендиума “Тайная тайных”, который выдавали за наставительное письмо Аристотеля Александру Македонскому)[210]. Он удостоился столь же бурного одобрения. “Так же как Фукидид для Греции, Тацит – для Рима, Оттон Фрейзингский – для Средневековья, Ибн Хальдун был для магометанской историографии ее величайшим историком”, – восхвалял его Вестфолл Томпсон[211]. Арнольд Тойнби, отнюдь не склонный избегать громких слов, сказал про “Мукаддиму”: “Книга эта, несомненно, является величайшим произведением ума человеческого”[212]. Современник Ибн Хальдуна Аль-Макризи высказался о его стиле поэтичнее: “блистательнее искусно разложенного жемчуга и тоньше водной глади, овеваемой ветерком”[213]. Идеями “Мукаддимы” воспользовался Брюс Чатвин в своем романе-травелоге “Тропы песен”. Они легли в основу цикла “Дюна” Фрэнка Герберта, сформировали научно-фантастическую трилогию “Основание” Айзека Азимова и в целом наметили очертания совершенно новой науки – исследования “внутренних смыслов” прошлого, которое впоследствии стало известно как философия истории.

Гиббон делил всех арабских историков на сухих хронистов и красноречивых риторов, но Ибн Хальдун – исключение. Оригинальным у него было то, что по многим спорным вопросам он расходился с большинством богословов, сомневавшихся в правдивости истории. (Кроме того, он, к счастью, пытался избежать повторов.) Но еще важнее, что он стремился уяснить причины общественных перемен. “Прошлое походит на будущее больше, чем одна капля воды на другую”, – писал он. Судьбами общества управляют всемирные законы, но расшифровать давно минувшие события на самом‐то деле сложная задача:

Ибо на поверхности история – это лишь сведения о политических событиях, династиях и происшествиях далекого прошлого, изысканно представленные и пересыпанные мудрыми речениями… Внутренние же смыслы истории, с другой стороны, требуют размышления и попыток добраться до истины, тонкого объяснения истоков и причин существующих явлений, глубоких познаний о том, как и почему что‐либо происходит[214].

Ибн Хальдун хотел понять, как история разворачивалась из поколения в поколение. Этот новый для мусульманских авторов подход предвосхищал теории Гегеля (полагавшего, что главная цель историка – не описывать прошлое как таковое, а найти общую теоретическую рамку, на которую навешиваются факты) или даже тот глобальный подход к истории, который в XX веке проповедовал Фернан Бродель. Ибн Хальдун жил в Мамлюкском султанате (государство, владевшее землями в Египте, Леванте, Ираке и Индии и просуществовавшее почти триста лет, с 1250 по 1517 год). Признавая, что власть – всего лишь инструмент и сама по себе ни плоха, ни хороша, он все же полагал, что ее осуществление требует особых навыков. Ибн Хальдун первым выдвинул общую теорию о природе цивилизации и условиях ее развития, главным фактором которого считал постоянный конфликт ведущих простую жизнь арабских кочевников с высокоразвитым городским обществом. При этом он находил место для обсуждения таких предметов, как делопроизводство, сновидения, мистический опыт, принципы педагогики и любимая им арабская поэзия[215]. “Эти темы не так уж принципиально важны для понимания исторических процессов, – отмечает Роберт Ирвин в авторитетной биографии Ибн Хальдуна (2018). – Возможно, он писал о них для собственного удовольствия”[216]. Ирвин прибавляет: Ибн Хальдун, как и Макиавелли, взялся за перо, чтобы, кроме прочего, разобраться, почему во время собственных скитаний по коридорам власти он потерпел неудачу в политике.

Таким образом, это крупная, сложная и спорная фигура. Давайте посмотрим на него в тот момент, когда его жизнь висела на нескольких переплетенных волосках…

Январским утром 1401 года 70-летний Ибн Хальдун болтался высоко над землей, как апостол Павел тринадцать столетий назад, – его спускали вниз на веревке. Осада застала Ибн Хальдуна (родом он был из Туниса, и это сокращенная версия его имени; полностью оно, как принято в арабском мире, заняло бы строку подлиннее вытянутой мужской руки) в Дамаске, где его и спускали с городской стены для встречи с предводителем осаждавших, Тамерланом (Тимуром), вождем тюрок и главой государства, занимавшего большую часть Центральной Азии, Иран и Ирак. Не в последнюю очередь его манила надежда расспросить Тамерлана, чтобы дополнить свое исследование истории татар и монголов. Они действительно познакомились, после того как Ибн Хальдун незамеченным пробрался в ставку предводителя. По свидетельству египетского хрониста более поздних времен, Тамерлан был немедленно очарован обходительными манерами гостя, угостил его лапшой, и они подружились. Еще тридцать пять дней, пока осада шла своим чередом, Ибн Хальдун провел в беседах с любознательным хозяином (который и сам оставил автобиографические записки и трактат о военном искусстве) о природе истории и политической обстановке в Египте и Северо-Западной Африке[217]. А еще Тамерлан очень хотел купить необыкновенно красивого серого мула Ибн Хальдуна (его, надо полагать, все‐таки пропустили через ворота, а не спускали на веревке с городской стены). Учитывая обстоятельства, Ибн Хальдун предложил передать животное в дар, сказав: “Такому, как я, не подобает торговать с таким, как ты, но я готов преподнести его тебе в знак почтения”.

На том они и расстались. Впоследствии Тамерлан с обычной своей беспощадностью нарушил условия капитуляции и разграбил Дамаск, но гостя своего отпустил вместе с близкими друзьями в Египет. Ибн Хальдуну, однако, не удалось выйти сухим из воды: по пути домой на него напали грабители и отобрали все имущество.

Многое из вышеописанного известно из воспоминаний самого Ибн Хальдуна – одной из наиболее подробных автобиографий средневековой мусульманской литературы, хотя личным документом ее назвать трудно. Родители Ибн Хальдуна, родом из Южной Аравии, после мусульманского завоевания Испании поселились в Севилье и играли важную роль в интеллектуальной жизни города. Незадолго до начала Реконкисты они отправились в Тунис, где 27 мая 1332 года и родился Ибн Хальдун. В Северной Африке свирепствовала чума, и еще в отрочестве он потерял обоих родителей. Сначала он изучал религиозную традицию, потом науку государственного управления и к двадцати годам получил незначительную должность в канцелярии. Вскоре вслед за своим наставником – философом и математиком Абу-Абдаллахом аль-Абили из Тлемсена – он отправился в Фес, один из двух крупнейших городов Марокко, центр беспокойной и опасной политической жизни Северной Африки и Мавританской Испании. Кроме того, Ибн Хальдун набирался опыта за пределами городов, в пустыне (которую марокканцы называли “дерзкими землями”). Ему часто поручали переговоры с берберскими племенами, и однажды те заставили его съесть собственного коня.

Всю свою долгую жизнь Ибн Хальдун провел как перекати-поле: занимался то научными изысканиями, то судебными делами и политическими интригами, переезжал из города в город, из страны в страну, порой наживал изрядный достаток, затем годами жил в