Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов

Геккельман-Гартинг. Однако разоблачение большинства секретных сотрудников охранки вовсе не было следствием того, что система конспирации и коммуникации оказалась недостаточно продумана. По мере развертывания деятельности заграничной агентуры росло и сопротивление со стороны русских эмигрантов. Три лица наиболее способствовали разоблачению тайн политической полиции: Бурцев, Бакай и Менщиков.

Особенно много беспокойства доставил Гартингу и всей Заграничной агентуре известный деятель эсеровской партии, историк и библиограф революционного эсеровского движения В. Л. Бурцев. Имея массу материалов и заметок, воспоминаний и интимных сообщений революционеров, он сосредоточил в своих руках множество данных, сопоставление которых привело его к мысли о существовании в рядах революционеров многих провокаторов.

Находясь в эмиграции, Бурцев близко сошелся с бежавшим из России бывшим сотрудником Департамента полиции Л. П. Меншиковым. Получив от Меншикова ценные фактические данные о системе организации и методах работы царской охранки, Бурцев занялся изучением причин провалов эсеровских организаций в России. В результате длительных поисков он выявил ряд секретных агентов Департамента полиции, внедрившихся в партию эсеров, как в России, так и в заграничных эсеровских центрах. Бурцев развернул яростную борьбу с любого рода политическими преступлениями.

Официально возвратившись в 1905 году по амнистии в Россию, он был одним из основателей исторического журнала «Былое». В 1901–1904 годах под этим же названием Бурцев уже выпустил за границей шесть книжек непериодического журнала по истории революционного движения в России.

В Петербурге Бурцев стал энергично собирать материалы по революционному движению, а также о злоупотреблениях полиции, частично помещая их в «Былом». Уже мартовская книжка за 1906 год обратила на себя внимание не только жандармов, но и более внимательных читателей из публики тем, что в ней были помещены репродукции с таких фотографических карточек революционеров, казненных по делу 1 марта 1881 года, какие могли быть сняты лишь в тюрьме с заключенных (фотографии Рысакова, Гельфман и других). «Былое» печатало обвинительные акты, не опубликованные в 80-х годах в официальной прессе, тайные доклады, обзоры революционного движения, издававшиеся Департаментом полиции, и тому подобное. С осени 1906 года деятельным помощником Бурцева, доставлявшим ему копии секретных бумаг из архива Департамента полиции, стал М. Е. Бакай (Михайловский), чиновник Департамента полиции, служивший ранее в варшавском охранном отделении.

До Бурцева доходили и через Бакая, и помимо Бакая не только исторические, но и современные, весьма актуальные сведения. Данные, бывшие в распоряжении «Былого», говорили совершенно определенно и однозначно о присутствии в центре партии эсеров, в ее боевой организации, крупного предателя. Ранней осенью 1907 года один из редакторов «Былого», Щеголев, побывал в Гельсингфорсе со специальной задачей — сообщить Борису Савинкову полученные в редакции данные об этом предательстве. Савинков немедленно же поделился этими сведениями ни с кем иным, как с «Иваном Николаевичем», то есть с Азефом. Остальное понятно. Азеф потребовал у своего начальства выяснения источника сведений «Былого» и ликвидации «Былого» — самого Бурцева и его редакции. Бакая арестовали, а Бурцев должен был из Финляндии выехать за границу.

В 1906 году, когда самодержавие снова обрело силу, Бурцев понял, что его контакты с полицейским осведомителем Бакаем вызвали подозрения полиции и что за ним установлена слежка, поэтому поспешил уехать во Францию. В последующие годы Бурцев стал суровым критиком эмигрантов, готовых чересчур поспешно опубликовывать имена предполагаемых полицейских агентов, на которых указывали охранники-дезертиры. Через некоторое время Бакай бежал за границу и присоединился в Париже к Бурцеву, где тот вел борьбу с провокацией и на страницах возобновленного им за границей «Былого», и на страницах газеты «Будущее».

Существенную помощь не только Бурцеву, но и делу революции оказал Менщиков, разоблачив в 1909 году 90 провокаторов среди социал-демократов, 20 — бундовцев, 75 — поляков, 25 — эсеров, 45 — кавказцев и 20 — финляндцев. Впоследствии, на основании указаний Менщикова, 14 разоблаченных провокаторов были преданы огласке «Бундом» (в циркуляре ЦК «Бунда» № 39), три лица (Апакшина, Лялин и Осиповский) — партией эсеров («Знамя труда», № 21–22), несколько — польскими организациями. Кроме того, на основании его сведений было опубликованы имена почти 80 шпионов, партийная принадлежность которых была неизвестна, в журналах: «Общее дело» Бурцева (№ 1–3) и «Революционная мысль» (№ 6).

Еще в молодости, в 80-х годах, в Москве Менщиков был предан одновременно двумя «товарищами», оказавшимися агентами охранки: тем, кто его пропагандировал (Зубатов), и тем, кого он развивал (Крашенинников). Тогда, по его словам, Менщиков решил вступить в лагерь охранников, чтобы раскрыть приемы их деятельности.

Как и Бакай, Менщиков служил в московском и варшавском охранных отделениях. После двадцати лет службы Менщиков достиг Особого отдела Департамента. И в охранках, и в центре розыска он собирал материалы, снимал копии, наводил справки и так далее. Разоблачение провокации он начал с известного письма, посланного осенью 1905 года партии социал-революционеров с указанием на предательскую роль Татарова и Азефа. К полной же реализации данных о шпионах он приступил, перебравшись за границу и связавшись здесь с Бурцевым. Сведения Менщикова подтвердили многие из подозрений Бурцева, а некоторые данные были откровением и для Бурцева. Так, именно от Менщикова Бурцев узнал, что начальник парижской охранки Гартинг есть тот самый Ландезен, который спровоцировал его самого и его товарищей в 1890 году, и что Ландезен-Гартинг есть не кто иной, как Абрам Геккельман. Но, очевидно предвидя это, 6 (19) января 1909 года Гартинг доносил Департаменту полиции, что «Бурцев в крайне интимной беседе высказался, что Гартинга надо убрать во что бы то ни стало».

Из более раннего рапорта Гартинга — от 7 (20) ноября 1908 года — видно, на какие дела готов был тот пуститься, лишь бы избавиться от Бурцева и Бакая.

«Озабочиваясь, — писал Гартинг, — о сохранении интересов Заграничной агентуры при крайне удручающих обстоятельствах, причиняемых пребыванием в Париже Бакая и Бурцева, я имел недавно обсуждение этого дела в парижской префектуре. Причем мне было заявлено, что если бы имелся какой-либо прецедент, в виде жалобы на Бакая со стороны кого-либо с указанием на воспоследовавшие со стороны Бакая уфозы, то это могло бы послужить поводом для возбуждения дела о высылке Бакая из Франции. Хотя в префектуре не уверены в осуществлении Министерством внутренних дел его предположения…»

Гартинг придумал такой план:

«Пользуясь известным чувством злобы, возбужденной Бакаем в „Турке" (Гутмане), находящемся в Вильно, — можно было бы надлежащими переговорами добиться согласия „Турка“ на представление российскому генеральному консулу в Париже жалобы с указанием в таковой, что он, Гутман, прибыв в начале августа в Париж для детального изучения шапочного ремесла, попал в компанию русских, из числа коих некто Бакай, проживающий по ул. Парка Монсури, 24, стал склонять