Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Борисов Александр Николаевич

Александр Борисов

Особый отдел империи

История Заграничной агентуры российских спецслужб

Истории — это политика, обращенная в прошлое.

М. Покровский

ЭКСКУРСИЯ В ЦВЕТНОЙ ТУМАН

…Но в этой сумятице взорванных лет Мне все ж не хватало знакомых примет: Я думал, что вижу, не видя ни зги, А между друзьями сновали враги, И были они среди наших колонн Подчас знаменосцами наших знамен. Наум Коржавин Перепутано все. Все слова получили сто смыслов. Наум Коржавин

Мой добрый приятель, в прошлом петербургский, а ныне симферопольский литературовед Виктор Мещеряков, как-то признался, что в излюбленные свои XVIII–XIX века погрузился исключительно по той причине, что свершившаяся история лишена раздражающих незавершенности и хаотизма настоящего, все в ней уже окончательно сотворено и очевидно. Хотя позиция эта помогла ему написать, например, прекрасное исследование о Грибоедове, увы! самовнушения здесь куда больше, чем истины… Ибо при попытке взглянуть на события минувшего, так сказать, с птичьего полета, чтобы увидеть не отдельный факт или событийную линию, а общую динамику и логику происходящего, картина представляется зачастую настолько запутанной, непостижимой и сюрреалистичной, что куда там Полю Дельво, Максу Эрнсту и Сальватору Дали вместе взятым! Впрочем, должен признаться, меня это не столько раздражает, сколько разжигает аппетит как следует призадуматься, взыскуя смысла. И если даже непонятное остается порой непонятым, а загадка нерешенной, что в том дурного? Это лишь означает, что в который раз совершенно по-блоковски

…мир опять предстанет странным, Закутанным в цветной туман.

И сейчас я предлагаю вам вместе поблуждать в этой радужной дымке, размывающей и причудливо окрашивающей, казалось бы, столь хорошо знакомые очертания. Подобная экскурсия тем интереснее, что всевозможной конкретики фактов, свидетельств, описаний в предлагаемой вашему вниманию книге более чем достаточно.

Читая эту книгу, я никак не мог избавиться от ощущения, будто передо мной не документальное повествование, а парадоксалистский роман в духе «Человека, который был Четвергом» с детских лет почитаемого мною Гилберта Кийта Честертона. Причем масштабы взаимопроникновения и срастания подрывной и охранной структур столь непредставимы, что писательское воображение перед ними, надо признать, откровенно бледнеет: порою попросту невозможно разобраться в невероятных хитросплетениях судеб представителей двух противостоящих (по идее) лагерей революционеров и полиции.

Дивны, воистину дивны дела Твои, Господи!

Кем были они все, эти рачковские, дегаевы и азефы вкупе с иными прочими, коим несть числа? Кем были «благородные богатыри русского политического сыска»?

Кем почитали все они себя, нам никогда уже не узнать, тем более что их собственным, зафиксированным современниками обмолвкам и мемуарно-эпистолярным признаниям верить ни в коей мере нельзя: и личины в этих случайных ли, намеренных ли словах слишком отчетливо проступали, и естественного желания предстать граду и миру краше, чем есть, со счетов не скинешь. Что же до фактов…

Судите сами.

За время захлестнувшего империю в первое десятилетие нашего века разгула терроризма, провозглашенного в свое время достославным Морозовым-шлиссельбуржцем первейшим оружием революционера («…мы признаем политическое убийство за одно из главных средств борьбы с деспотизмом»), погибли и получили ранения до семнадцати тысяч человек, две трети из них были, естественно, теми щепками, что летят, как известно, при рубке леса. Главную же треть составили, согласно «Истории терроризма в России» О. В. Будницкого, великий князь, два министра, тридцать три генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, двое депутатов Государственной думы, шестнадцать градоначальников, начальников окружных отделений, полицмейстеров, прокуроров, их помощников и начальников сыскных отделений, семеро генералов и адмиралов, полтора десятка полковников, восемь присяжных поверенных, двадцать шесть агентов полиции, и так вплоть до чиновников четырнадцатого разряда.

Но!

Петербуржский инспектор секретной полиции, жандармский подполковник Георгий Порфирьевич Судей-кин, пал от руки отставного штабс-капитана Сергея Де-гаева — не только народовольца, но и собственного, заметим, агента.

15 июля 1904 года министр внутренних дел и шеф Отдельного корпуса жандармов Вячеслав Константинович Плеве был убит Егором Сергеевичем Сазоновым, а 4 февраля 1905 года московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович погиб от бомбы, брошенной Иваном Платоновичем Каляевым. Подготовкой обоих терактов руководил глава Боевой организации эсеров Евно Фишелевич Азеф, секретный сотрудник Департамента полиции.

1 сентября 1911 года в Киеве анархист Д. Г. Богров умудрился получить именной пропуск в строго охраняемый оперный театр и во время антракта выстрелами в упор смертельно ранил премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина. Нечего и говорить, что Богров являлся секретным сотрудником охранки.

В 1914 году охранка получила два преподробнейших отчета о встрече видных социал-демократов: ленинца «товарища Георгия» и «примиренца» «товарища Маракушева» — встрече, на которой присутствовали только двое. Sapienti sat![1]

Но!

Судейкин, в свою очередь, намеревался, как утверждают, «поручить Дегаеву под своей рукой сформировать отряд террористов, совершенно законспирированный от тайной полиции; <…> устроить фактическое покушение на собственную жизнь, причем должен был получить рану и выйти в отставку по болезни». Вслед за тем Дегаеву надлежало разгуляться вовсю: ликвидировать министра внутренних дел графа Толстого, великого князя Владимира, совершив попутно целую серию терактов помельче. «Ужас должен был охватить царя, необходимость Судей-кина должна была стать очевидной, и к нему обязательно должны были обратиться как к единственному спасителю. И тут Судейкин мог запросить что душе угодно…»

Когда через своих осведомителей Охранному отделению стало известно о готовящемся покушении на великого князя Сергея Александровича, оно обратилось к директору Департамента полиции Алексею Александровичу Лопухину с просьбой выделить тридцать тысяч рублей на усиление охраны. Однако ввиду острой недостаточности фондов своего ведомства Лопухин отказал, заметив, что террористы «не посмели бы напасть на члена императорской фамилии» (!). К чему это привело, смотрите выше. Впоследствии тот же Лопухин, будучи уже отставным директором Департамента, по позыву совести ознакомил со списками секретных агентов в рядах революционеров знаменитого «охотника за провокаторами» Владимира Львовича Бурцева. Впрочем, аналогичными сведениями делились с «борцами против деспотического режима» и другие высокопоставленные и высокоосведомленные лица, например сотрудник Особого отдела Департамента полиции Л. П. Менщиков и отставной чиновник особых поручений Варшавского охранного отделения Михаил Ефимович Бакай.

Товарищ министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов генерал-майор Владимир Федорович Джунковский приказал Департаменту полиции прервать всяческие отношения со своим агентом Романом Вацлавовичем Малиновским, уже успевшим к тому времени стать членом ЦК РСДРП и депутатом IV Государственной думы. Более того, Джунковский даже вынудил последнего сложить депутатские полномочия и податься в эмиграцию.