Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин

соответствии с «Планом мероприятий харбинской японской военной миссии по усилению разведывательно-подрывной деятельности против СССР» от 16 февраля 1940 г., составленным по итогам совещания руководителей всех миссий в Северной Маньчжурии, предполагалось увеличить численность действовавших под прикрытием японских и маньчжурских консульств резидентур, включать разведчиков в состав направляемых в нашу страну делегаций, вербовать служащих японских дипломатических и торговых представительств с целью ведения через них разведки в СССР, перевербовывать арестованную советскую агентуру, усилить сбор печатных изданий, устанавливать агентурные отношения с сотрудниками советских торговых и дипломатических миссий в Маньчжурии, активно использовать технические средства разведки для подслушивания разговоров в советских учреждениях[613].

Следствием принятия этого плана стало переподчинение благовещенской и читинской резидентур штабу Квантунской армии и значительное расширение их штатов[614]. Если до 1940 г. в резидентуре в Чите работал только один офицер разведки под прикрытием должности вице-консула генерального консульства Маньчжоу-Го, то в январе 1940 г. туда в качестве младшего секретаря миссии был дополнительно командирован выпускник разведшколы Накано лейтенант Ватанабэ Тацуи («Ватари»). В том же году его сменил капитан Курихара Ёсихиса (управляющий делами консульства «Ямамото Ицудзо»), к которому присоединились старший унтер-офицер Мураками Киити (шофёр консульства «Муракава») и младший лейтенант «Морикава Масадзуми» (управляющий делами, позднее вице-консул консульства), совместно с резидентом майором Акахори Мититаро (вице-консул «Ягата Масамити») контролировавшие советские воинские перевозки через читинский железнодорожный узел.

Практически одновременно расширились штаты благовещенской резидентуры: в 1941 г. Квантунская армия отправила туда под прикрытием должностей вице-консулов и управляющего делами маньчжурского консульства подполковника Хираки Синдзо, капитанов Исобэ Тадасукэ («Кавабэ Ёгоро») и Исида Сабуро для сбора сведений о частях Красной армии, воинских перевозках по железным дорогам, их пропускной способности, политическом и экономическом положении в Советском Союзе, настроениях советских граждан, их обеспеченности продуктами питания и промышленными товарами.

С учётом опыта номонханского инцидента Квантунская армия оснастила благовещенскую и читинскую резидентуры коротковолновой приёмо-передающей аппаратурой для связи с отделениями ИРУ в Хэйхэ и Хайларе на случай обострения ситуации. Однако эффективность этой работы нивелировалась противодействием радиоконтрразведывательной службы НКВД – Народного комиссариата государственной безопасности (НКГБ), систематически глушившей в 1941–1945 гг. радиообмен резидентур[615].

В вопросе заброски агентов ИРУ продолжало ориентироваться в первую очередь на китайцев и маньчжуров, которые в 1940–1941 гг. составляли до 95 % агентурного аппарата разведорганов армии. Квалифицированная агентура забрасывалась на Дальний Восток на длительное оседание с задачами сбора данных о Красной армии, транспортной и промышленной инфраструктуре, восстановления связи с ранее переброшенными агентами, вербовки советских граждан, внедрения в центры НКВД и РУ ГШ по руководству китайским партизанским движением в Маньчжурии. Для этой категории агентов, как правило, готовилась легенда перехода границы «вследствие враждебного настроения к японским оккупантам и желания поехать в Китай для борьбы против японской военщины». Разведчики подбирались из числа военнослужащих маньчжурской армии и сотрудников полиции и проходили тщательную подготовку. Другая категория агентов вербовалась отделениями ИРУ среди неграмотного и малограмотного китайского населения для проведения маршрутной разведки путём визуального наблюдения. Их легенды объясняли незаконный переход советско-маньчжурской границы поисками лучших условий жизни, семейными ссорами или притеснениями со стороны японцев[616].

Русскоязычная агентура забрасывалась в приграничные районы на короткий период, в ряде случаев успешно преодолевая все рубежи охраны: так, агент миссии в Саньхэ В.Е. Гольцов в 1938 г. четыре раза перебрасывался в Забайкалье, а миссия в Суйфэньхэ в июне 1940 г. вывела под Гродеково агентов И. Котомина и А. Шкварникова, которые благополучно вернулись в Маньчжурию[617].

Реорганизация оперативного звена военной разведки после номонханского инцидента также затронула разведорганы Корейской и Северной армий[618], которые были усилены переводчиками русского языка и оснащены новейшей аппаратурой радиоперехвата. Приказом военного министра от 6 июня 1940 г. к командованию Корейской армии в качестве сотрудников ЯВМ в Раджине были прикомандированы 1 старший и 2 младших военных переводчика. Одновременно штаб армии взял на учёт всех переводчиков русского языка из числа японских мигрантов в Корее и военнослужащих объединения. Только в 19-й пехотной дивизии таковых оказалось 25: 6 колонистов и 19 солдат и унтер-офицеров, ранее окончивших харбинскую школу переводчиков[619]. В Северной армии пошли по другому пути: приказом военного министра от 3 марта 1941 г. в Хакодатэ с 1 апреля того же года открылась армейская школа переводчиков русского языка в составе начальника, заместителя и четырех преподавателей, из которых один являлся носителем языка. Кроме того, 12 декабря 1940 г. в г. Камисикука (Леонидово) был образован РРП «Карафуто» во главе с майором Ота Гундзо, а вдоль границы на Сахалине развернута сеть наблюдательных пунктов для визуальной разведки советской территории[620].

Прямым следствием поражения японских войск на р. Халхин-Гол стала активизация деятельности резидентур в Финляндии и Швеции, превратившихся к июню 1941 г. в центры агентурной разведки против СССР с позиций Европы. Необходимо отметить, что с февраля 1938 г. военный атташе в Хельсинки представлял интересы империи в Стокгольме, однако в сентябре 1940 г. аппарат в Швеции был выделен в самостоятельную единицу для работы с поляками во главе с бывшим военным атташе в Финляндии полковником Ниси-мура Тосио, а его место в Суоми занял военный атташе в Риге подполковник Оноути Хироси.

Опираясь на достигнутые после нацистской оккупации Польши договорённости с польской военной разведкой о предоставлении убежища её резидентам и оказании им помощи в организации связи в обмен на доступ к информации по Германии и СССР, в октябре 1939 г. Оноути зачислил переводчиком в свой аппарат начальника немецкого реферата 2-го отдела ПГШ майора Михала Рыбиковского, который получил паспорт маньчжурского подданного, белоэмигранта «Петра Иванова». Из Риги Рыбиковский руководил резидентурами в Прибалтике, а после вхождения Латвии в состав СССР и закрытия японского посольства в августе 1940 г. убыл с Оноути в Стокгольм на должность переводчика ВАТ. Отсюда Рыбиковский продолжил руководить разветвлённой сетью 2-го отдела, включавшей резидентуры в Берлине, Варшаве, Праге, Каунасе, Даугавпилсе, Вильнюсе, Риге. В свою очередь, польский резидент в Варшаве майор Зигмунт Релишко, легализованный как сотрудник консульства Маньчжоу-Го, контролировал агентуру в Белостоке, Минске, Смоленске и через японских дипкурьеров пересылал информацию в Берлин капитану Альфонсу Якубянецу, аккредитованному переводчиком ВАТ, который тем же способом отправлял её в Стокгольм. Специально для взаимодействия с польской военной разведкой в Германии и Польше в марте 1940 г. в Европу выехал глава резидентуры ГШ «Хоси» полковник Акикуса Сюн, получивший документы прикрытия на имя советника дипмиссии Маньчжоу-Го в Германии и генерального консула Маньчжоу-Го в Варшаве «Хосино Итиро»[621].

Кроме того, часть агентуры польской разведки в СССР перешла под контроль военного атташе в Румынии полковника Фудзицука Сикао, ранее работавшего в Польше (1933–1935), благодаря аккредитации при его аппарате в сентябре 1939 г. в качестве подданных Маньчжоу-Го офицера экспозитуры «R»