Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

в том, что они «объявили войну революционной демократии», «сделали безумный шаг», «осуществили авантюру». Газета заявляла, что эсеры — враги Ленина, но «не враги пролетариата, который идет за ним». Они выступали против репрессий и расправ в отношении народа — репрессий, «нужных лишь врагам революции»[1485]. С учетом того, что газета уже второй день писала о «конце авантюры», становилось ясно, что руководство партии ожидало скорого вступления войск Керенского и Краснова в Петроград и серьезно опасалось карательных мер против рабочих и солдат. Можно предположить, что и в этом случае эсеры боялись, что борьба с большевиками может перерасти в наступление «контрреволюции» на всю «демократию», то есть на всех социалистов, включая и социалистов умеренных.

Позже, на судебном процессе социалистов-революционеров в 1922 году, А. Р. Гоц подчеркивал, что гражданская война определяла политическую позицию партии. Эсеры понимали ее не как борьбу между классами, а как «борьбу внутри демократии, внутри класса трудящихся, ибо в этой борьбе по обе стороны баррикад были массы пролетариата и крестьянства»[1486]. Такой взгляд подразумевал осторожное отношение к вооруженному насилию и эскалации конфликта, разделившего общество.

Нельзя говорить о том, что в рядах эсеров царило единство в отношении конфликта, но руководящие органы партии теперь считали, что гражданскую войну, готовую «разразиться со всей свирепостью, какая свойственна междоусобицам», могло предотвратить лишь создание однородного социалистического правительства без большевиков и «цензовых элементов» с определенной политической программой[1487]. Первым пунктом программы этого правительства должна была стать «ликвидация большевистской авантюры, которая немедленно лопнет, как мыльный пузырь, при первом соприкосновении с суровыми фактами». Затем следовали пункты о земле, мире и Учредительном собрании. Такое правительство, по мнению эсеров, могло бы предотвратить гражданскую войну, объединив «всю трудовую демократию»[1488].

Руководящие центры меньшевиков в это время выступали против переговоров с большевиками, которые сами себя изолировали, но в то же время считали необходимым оказывать противодействие и «контрреволюции»[1489]. Руководство партии предлагало Комитету спасения вступить в переговоры с Временным правительством, Предпарламентом и рабочими организациями для создания нового правительства. Оно было настолько уверено в том, что ситуация складывается в пользу противников большевиков, что в своей резолюции от 28 октября, в тот день, когда войска Керенского вошли в Царское Село, призвало Комитет спасения предложить ВРК немедленно сдаться в обмен на гарантии личной безопасности для его руководителей[1490]. В другом воззвании ЦК РСДРП(о) заявил, что «поражение большевиков неизбежно». Он предупреждал рабочих об опасности участия в гражданской войне, убеждал не сопротивляться правительственным войскам: «Не дайте спровоцировать себя и приложите все усилия, чтобы предотвратить кровавое столкновение и гражданскую войну»[1491]. В тех условиях, когда значительная часть гарнизона проявила себя сторонниками большевиков, такой призыв фактически означал требование капитуляции как необходимого условия предотвращения вооруженного конфликта.

Левые эсеры, часть которых в эти дни действовали как союзники большевиков, много говорили о том, что выход из сложившегося кризиса лежит либо через соглашение, либо через гражданскую войну между социалистами. Последнего сценария они пытались избежать, стремясь к примирению «демократии» и возлагая ответственность за начало гражданской войны на обе стороны — то есть и на большевиков, и на умеренных социалистов[1492]. Б. Д. Камков заявил, что только создание «однородной революционной демократической власти», то есть формирование правительства всеми ведущими социалистическими партиями, может уничтожить «почву, которая питает гражданскую войну»[1493].

Некоторые видные левые эсеры считали необходимым объяснить своим сторонникам, почему они выступают против гражданской войны. С. Д. Мстиславский писал, что левые эсеры не смешивают понятия классовая борьба и гражданская война. В отличие от гражданской войны классовая борьба могла проходить мирно. Гражданскую же войну Мстиславский назвал «преступнейшей формой политического поединка масс», борьбой «политических штабов» за власть. По словам политика, его партия была уверена в победе народа в классовой борьбе, но опасалась, что в крови гражданской войны «надолго захлебнется свобода». Свою задачу левые эсеры видели в том, чтобы предотвратить переход классовой борьбы в гражданскую войну. Мстиславский со страниц главного левоэсеровского издания призывал социалистов на местах «противопоставить лозунгам гражданской войны — лозунг классовой борьбы»[1494]. Критика «политических штабов» отражала, как мы увидим, определенные настроения в среде рядовых сторонников социалистов.

К скорейшему заключению перемирия в рядах «демократии» и формированию правительства из всех социалистических партий стремилась и «Новая жизнь». Сотрудники издания интернационалистов убеждали всех социалистов прийти к соглашению, поскольку им предстояла гражданская война с новой «корниловщиной». Авторы «Новой жизни» были уверены в том, что «контрреволюция» воспользуется борьбой внутри «демократии» и нанесет ей удар[1495]. И здесь, как мы видим, вновь звучала тема «третьей силы», противостоящей всей «демократии»; фактически речь шла не о выборе между гражданской войной и гражданским миром, а о выборе между гражданской войной единого фронта всех социалистов с новой «корниловщиной» и гражданской войной между различными группами «демократии» — войной, которой воспользуется «контрреволюция».

Меньшевики-интернационалисты также добивались мирного разрешения кризиса, прекращения «междоусобия внутри демократии». Они вместе с тем требовали дать отпор попыткам контрреволюционеров «потопить в крови пролетарское движение». «Мы будем требовать и от большевистской партии, и от всех остальных частей демократии не допускать гражданской войны внутри трудящегося народа»[1496].

В большевистских текстах словосочетание гражданская война по отношению к происходящим событиям встречалось в это время довольно редко, и это объяснимо: подобная характеристика могла подтвердить обвинения в развязывании военных действий, которые предъявлялись партии ее оппонентами и противниками. Обычно большевики говорили о борьбе, выступлении, восстании, перевороте и революции. Они объясняли, что свергли власть «буржуазии» и «корниловца» А. Ф. Керенского, которому помогали эсеры и меньшевики, пытавшиеся поселить рознь и смущение в ряды рабочих и крестьян[1497]. Не только большевистский «Рабочий путь», но и «Новая жизнь» и «Знамя труда» оправдывали свержение Временного правительства тем, что имел место заговор, связывающий министров с «корниловцами»[1498].

Большевики, впрочем, в некоторых случаях признавали факт начала гражданской войны, но возлагали ответственность за это на своих противников. В воззвании ВРК «К позорному столбу» от 28 октября говорилось, что «меньшевики-соглашатели» и правые эсеры оказались на стороне «корниловцев» и тем самым готовили гражданскую войну[1499]. Нередко большевики подчеркивали, что переворот прошел почти бескровно, а гражданская война началась лишь тогда, когда Керенский повел войска на Петроград[1500]. Это позволяло им представить свои действия как вынужденные и оборонительные, укрепляя тем самым свою легитимность и перекладывая ответственность за кровопролитие на политических оппонентов.

Как отметил в своем недавнем исследовании А. В. Резник, сразу после Октябрьского переворота на страницах «Известий», которые к этому времени уже контролировались новым ВЦИК, в котором преобладали большевики, освещение боевых