Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

социал-демократы-интернационалисты, украинские социалисты и эсеры-максималисты. Кроме того, съезд оставил возможность для расширения состава ВЦИК за счет представителей крестьянских Советов, армейских организаций и тех фракций, которые покинули съезд[1463]. Таким образом, сохранялась возможность создания «единого демократического фронта».

Подобный сценарий развития событий, однако, становился все менее вероятным. Умеренные социалисты считали произошедшее не просто очередным политическим кризисом, а началом гражданской войны. 26 октября эсеровское «Дело народа» опубликовало заметки о событиях предшествующего дня под общим заголовком «Гражданская война»[1464]. Исполком Совета крестьянских депутатов и ВЦИК первого созыва объявили захват власти большевиками началом гражданской, или «братоубийственной войны»[1465].

Ушедшие со Съезда Советов фракции умеренных социалистов вместе с представителями Петроградской городской думы, Предпарламента, ВЦИК первого созыва, Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов и других организаций, выступавших против свержения правительства, объединились во вновь созданном в ночь на 26 октября Комитете спасения родины и революции. В целях «воссоздания революционного порядка и предотвращения братоубийственной гражданской войны» Комитет постановил вступить в переговоры с Временным правительством и центральными комитетами социалистических партий об организации «демократической власти», обеспечивающей быструю ликвидацию «большевистской авантюры», и потребовал от ВРК «сложить оружие»[1466].

В одном из первых обращений Комитет назвал восстание большевиков преступным, приведшим к пролитию «братской крови». Он призывал солдат столичного гарнизона не допускать дальнейшего кровопролития, не сопротивляться войскам, движущимся с фронта. «Долой братоубийственную войну! Долой виновников раздора! Да здравствует единение всей демократии!» — такими призывами заканчивалось воззвание[1467]. Комитет именовал события гражданской войной, насилием над правительством, неслыханным преступлением против родины, мятежом большевиков[1468].

С такими оценками были согласны правые социалисты. П. А. Сорокин назвал Октябрьский переворот великим преступлением[1469]. Собрание 250 петроградских меньшевиков-оборонцев требовало освобождения арестованных членов Временного правительства и «предания насильников и руководителей междоусобия революционному суду»[1470]. Они смотрели на большевиков как на преступников, зачинщиков междоусобицы, действующих насильственными методами, подобно «царским городовым»[1471].

Против любых соглашений с большевиками выступали и народные социалисты. Они уверяли, что вся Россия начала борьбу с партией Ленина и призывали рабочих и солдат: «Не надо кровопролития! Не надо гражданской войны — сложите оружие! Войска Временного правительства — ваши братья». Лозунг прекращения гражданской войны в этом случае — как и в некоторых других — был равнозначен призыву к капитуляции. Большевиков же народные социалисты считали необходимым изолировать: «Они, зовущие к кровопролитию, зовущие к гражданской войне, должны остаться одни!»[1472]

Члены плехановской группы «Единство» осудили планы создания однородного социалистического правительства, которое некоторыми социалистами центра и левыми рассматривалось в качестве выхода из создавшегося кризиса. После переворота в Петрограде это стало бы «безумным и гибельным шагом». По мнению авторов «Единства», большая часть России на стороне Временного правительства, вокруг же Керенского, ведущего войска на Петроград, организуется фронт борьбы с большевиками. Отсюда следовал вывод, что «демократия» должна вместе со всеми «живыми силами» бороться против «большевистских насильников», что подразумевало создание нового блока с «буржуазией». Создание же правительства из одних только социалистов расколет антибольшевистский фронт, укрепит «авантюристическо-большевистские элементы» и спровоцирует «вспышку гражданской войны»[1473].

Эта позиция сторонников Г. В. Плеханова имела точки соприкосновения с теми силами, которые социалисты считали представителями «буржуазного лагеря». Конституционные демократы, с одной стороны, предлагали создать единый фронт для борьбы с «мятежом», а с другой — продолжали критиковать меньшевиков и эсеров. «Речь» обвиняла умеренных социалистов в том, что те ведут переговоры с большевиками вместо того, чтобы подавить «бунт» решительными мерами[1474]. ЦК кадетской партии опубликовал воззвание, где утверждалось, что «насильники-большевики» захватили власть путем мятежа, начали гражданскую войну, вызвали междоусобицу и анархию. Кадеты приветствовали всех, кто объединился в борьбе против большевистского захвата власти[1475]. В листовке, выпущенной от имени партии Народной свободы, тоже говорилось о «междоусобице», которая все больше охватывала пространство страны. Кадеты призывали к единению «в борьбе с врагами страны» и утверждали, что недопустимо идти на соглашение с ними, «протягивать руку им, обагренным еще теплой кровью сограждан». Более того, по мнению авторов листовки, попытки договориться с большевиками только продлят и обострят внутренний конфликт: «Перемирие с ними лишь увеличит число будущих жертв»[1476].

Некоторые современники оценивали произошедшее как политическую авантюру (так часто называлось ранее корниловское выступление), которая непременно скоро будет ликвидирована[1477]. Особенно часто Октябрьский переворот называли авантюрой социалисты-революционеры, считавшие, что большевики быстро потерпят крах, если их изолировать[1478]. Тем не менее некоторые заявления эсеров предполагали и активную вооруженную борьбу с СНК. В листовке Московского отделения партии говорилось, что, «стремясь к насильственному захвату», большевики «сознательно подняли гражданскую кровопролитную войну». Авторы текста ставили в вину партии Ленина то, что она восстановила солдат против солдат, рабочих против рабочих, город против деревни. «Они раскололи доселе единую социалистическую демократию: одна часть Советов встала на другую». Составители листовки призывали не оказывать никакой помощи большевистской власти и не вступать ни в какие соглашения с ней, чтобы не разделить с большевиками будущую ответственность[1479]. На этом этапе никакой компромисс с организаторами гражданской войны не считался возможным.

Меньшевистская «Рабочая газета» именовала действия большевиков не революцией, не восстанием, а военным заговором, подобным младотурецкому или латиноамериканским; установление «диктатуры большевиков» означало «господство преторианцев». За таким переворотом, считала газета, неизбежно должны последовать погромы и грабежи, гражданская война и «новая корниловщина»[1480]. В данном случае о гражданской войне говорилось как о возможном опасном сценарии, но звучала и тема уже идущей гражданской войны: меньшевистское издание утверждало, что власть большевиков незаконна, ибо они начали гражданскую войну[1481]. Как видим, и здесь вновь звучала тема «третьей силы», «новой корниловщины», которая угрожает всей «демократии».

Издания умеренных социалистов все же склонялись в сторону поиска ненасильственных способов борьбы с большевиками. Газета «Солдатский крик», вышедшая вместо закрытого «Голоса солдата», издаваемая ВЦИК первого созыва, 29 октября вышла с воззванием, в котором говорилось, что гражданская война всегда была заветной мечтой «контрреволюции» (то есть и здесь подразумевалась «третья сила»), противостоящей всей «демократии». Революцию ждала «страшная гибель от рук собственных братьев», если начнутся вооруженные столкновения. Газета призывала: «Долой гражданскую войну! Долой насильников! Конфликт должен быть улажен мирно. Большевики должны сложить оружие»[1482].

«Большевистская авантюра должна быть ликвидирована мирными средствами, — писала и главная газета социалистов-революционеров. — Солдаты, казаки, рабочие, возмущенные большевистским захватом, должны сдержать свое негодование, не поддаваться на провокацию, не допустить до братоубийственной резни»[1483]. ЦК эсеров убеждал в необходимости политической изоляции большевиков, чтобы восстание закончилось быстро и без всякого кровопролития[1484]. Эта тактика выразилась в названии редакционной статьи «Дела народа»: «Изоляция, но не расправа». Большевики обвинялись