Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Высшие офицеры в это время почти не использовали словосочетание гражданская война, но было одно важное исключение: его постоянно употреблял командующий ближайшим к Петрограду Северным фронтом генерал В. А. Черемисов, от которого во многом и зависела переброска войск в распоряжение Керенского. 27 октября он сообщал генералу Н. Н. Духонину, начальнику штаба Верховного главнокомандующего, что использование войск против большевиков вызовет столкновения в армии и «неминуемо приведет [к] гражданской войне и развалу фронта»[1444]. Позже Черемисов неоднократно объяснял нежелание направлять войска на Петроград, ссылаясь на опасность гражданской войны[1445].

Разговоры о гражданской войне и о ее предотвращении сопровождали и подготовку вооруженного восстания, и его начало. Одни влиятельные современники считали — с большей или меньшей степенью искренности — необходимым и возможным предотвратить гражданскую войну, другие полагали, что такая война уже началась, но не прекращали разговоры о ее предотвращении, тем самым порой лишь создавая условия, выгодные для ее ведения. С какого-то момента, однако, в Петрограде дискуссии о недопущении гражданской войны затихли, отошли на второй план, хотя продолжались в других городах и на фронте. В политическом же центре страны все чаще стали говорить о том, что гражданская война уже идет, и все более актуальным становился вопрос не о ее предотвращении, а о ее прекращении или ограничении.

2. Подавление или соглашение: палитра оценок Октября

Как отметила Н. П. Стародворцева, автор исследования о II Съезде Советов, для советской историографии главным событием Октября являлось вооруженное выступление в Петрограде, а не всероссийский форум, на котором, собственно, советская власть и была провозглашена[1446]. Действительно, даже в обобщающей позднесоветской работе В. С. Орлова и Е. А. Султановой о II Съезде Советов говорится, что к моменту открытия его заседаний восстание уже фактически победило, а Временное правительство, хоть и заседало еще в Зимнем дворце, было уже низложено[1447]. Тем не менее многие из участников событий считали, что кровопролитие и на этом этапе можно было предотвратить, или хотя бы ограничить, а раскол преодолеть путем переговоров и компромиссных соглашений. В этом смысле словесные баталии имели не меньшее значение, чем развернувшиеся в эти дни бои.

Показательно, что заседания II Съезда Советов начались с дискуссии о начавшейся гражданской войне. Ю. О. Мартов обвинил большевиков в том, что вопрос о власти решается не съездом, а с помощью заговора одной партии. По его мнению, в условиях, когда гражданская война началась, съезд не может заниматься никакими другими вопросами, он должен приложить все усилия для мирного разрешения кризиса[1448]. Некоторые фронтовые делегаты охарактеризовали действия большевиков как авантюру и заговор, вызвавшие гражданскую войну[1449].

Меньшевики огласили свою декларацию, в ней вооруженное выступление большевиков именовалось «политической авантюрой» и «военным заговором», осуществленным за спиной других партий, заговором, который «ввергает страну в междоусобицу», грозит катастрофой на фронте, сорвет выборы в Учредительное собрание и приведет к «торжеству контрреволюции»[1450]. Декларация эсеров также назвала захват власти накануне открытия съезда «преступлением перед родиной и революцией», которое знаменовало начало гражданской войны, срыв Учредительного собрания и грозило гибелью революции[1451]. Меньшевики и эсеры заявили о своем уходе со съезда, призывая всех, кто не желает кровопролития, присоединиться к ним. Умеренные социалисты надеялись, что их уход заставит большевиков опомниться. Мартов затем в частном письме объяснял уход меньшевиков и эсеров тем, что они считали: «Ленин, победив, не продержится 3-х дней даже в Питере»[1452]. Некоторые современники не давали власти большевиков и такого срока.

Декларация меньшевиков-интернационалистов содержала те же указания на военный заговор, грозивший вызвать «междоусобие» и «торжество контрреволюции», но они полагали, что «развитие гражданской войны» сможет остановить только создание правительства из представителей всех социалистических партий[1453]. Представители группы Мартова думали, что захват власти означал начало гражданской войны. Не желая брать на себя ответственность за нее, они тоже покинули съезд, после того как их предложения были отвергнуты большинством делегатов[1454].

Между тем некоторые радикальные социалисты решили остаться на съезде. Разъясняя свою позицию, они также затрагивали тему внутреннего конфликта. Левые эсеры объясняли свое решение стремлением уменьшить число жертв, желанием сделать выступление большевиков менее кровавым[1455]. В интервью «Рабочей газете» А. А. Шрейдер говорил о желании его фракции избежать конфликта внутри «демократии»:

Левые с<оциалисты->р<еволюционеры> хотят во что бы то ни стало избежать кровопролития. Мы понимаем, что может быть только два выхода из создавшегося положения — либо соглашение между обоими флангами демократии, либо открытый бой. Мы всеми силами протестуем против кровавого исхода[1456].

Д. А. Сагарашвили объяснил решение объединенных социал-демократов-интернационалистов, небольшой группы радикальных социалистов, остаться на съезде и участвовать в работе избранных им органов их желанием способствовать соглашению между флангами «демократии». Без него гражданская война закончилась бы победой «третьей силы», возможно, реставрацией монархии. «Мы вошли в ЦИК с целью воздействия на крайние элементы демократии, чтобы ими не делались репрессии, которые могут углубить гражданскую войну и еще более разжечь страсти», — добавил Сагарашвили[1457].

Таким образом, социалистов разного толка объединяла обеспокоенность перспективой начала гражданской войны (или ее обострения), хотя их оценки ситуации, выводы и предложения весьма различались. Умеренные социалисты полагали, что политическая изоляция большевиков заставит Ленина и его сторонников отказаться от насильственных действий. Левые же группы социалистов считали, что остановить открытое вооруженное столкновение может лишь скорейшее соглашение между различными флангами «демократии».

Противникам захвата власти отвечали на съезде Л. Д. Троцкий и А. В. Луначарский. Они объясняли, что арест правительства нельзя назвать заговором, случившееся они предлагали считать восстанием[1458]. Луначарский обвинил социалистов, покинувших съезд, в том, что они открыто перешли в лагерь «корниловцев»: «С ними нам разговаривать не о чем», — заявил он[1459]. Большевики пытались обосновать арест членов Временного правительства связями министров с Корниловым или Калединым[1460].

Съезд санкционировал переход власти к Советам, но сформировать новое правительство из политических групп, оставшихся на заседаниях, не удалось. Левые эсеры отказались принять предложенные им посты в кабинете до тех пор, пока не будет создана широкая социалистическая коалиция[1461]. Л. Д. Троцкий же от имени большевиков публично отверг предложения о сотрудничестве с умеренными социалистами. Он объявил, что меньшевики и эсеры ушли со съезда, чтобы объединиться с «явными контрреволюционерами»: «Они — предатели революции, с которыми мы никогда не объединимся»[1462].

Декрет о формировании Совета народных комиссаров (СНК) из одних только большевиков поддержало большинство делегатов съезда. В новом же составе избранного съездом ВЦИК были представлены большевики, левые эсеры, объединенные