Война - Всеволод Витальевич Вишневский

Сибирская песнь стенала в тускло освещенном, набитом людьми помещении. От пришедших шел тяжелый сивушный дух… Они звали женщин:

— Эй, тетка!

— Милка, чего хошь проси, только иди к нам!

К запасным тихо подошла женщина. Здороваясь, она протягивала мужчинам руку лопаточкой.

— Пей, Лиза, или как тебя?!

Женщина выпила, не закусывая, и прикрыла рукой рот с обнажавшимися при улыбке деснами. Запасные тоже приложились и снова запели и застучали каблуками.

В дверях показался жандарм. Он поморщился и приказал:

— Уйдить отседа. Ну!

— Господин дандар… За верцаряотечество! Немца бить едем.

Жандарм, нашедший возможность действовать, возможность, возвращавшую ему, хоть ненадолго, подобие внутреннего равновесия, повторял:

— Уйдите.

Запасные покорно встали и, пошатываясь, ушли. Женщина уныло побрела за ними.

Приграничные губернии России пустели.

***

Для сведений Санкт-Петербургского телеграфного агентства, умещавшихся в начале дня на сантиметровых полосках телеграфной ленты, к вечеру едва хватало места в витринах газет.

«Германия объявила России войну» «Всеобщая мобилизация»

«Бои у Белграда»

«В эти роковые часы»

«Нам угрожают»

«Мы должны»

«Мы должны»

И люди, толпясь у витрин, сами не замечая того, повторяли: «Нам угрожают», «Мы должны…»

Газетчики наводняли улицы, выкрикивая названия монархических, кадетских и прочих газет:

«Новое время»

«Речь»

«Биржевые ведомости»

«Петербургский листок»

«Петербургская газета»

«Вечернее время»

«Газета-копейка»

Толпы окружали газетчиков… Напор был стремителен — каждый требовал «свою» газету, к которой он привык, взгляды которой отвечали его взглядам; но скоро все с удивлением обнаружили, что газеты повторяют всё одни и те же слова:

«Многострадальная Сербия взывает о помощи»

«Нам угрожают»

«Мы должны» и т. д.

Редакторы газет охрипшими голосами долбили по телефону своим сотрудникам:

Сообщить, что армии уже победоносно идут вперед, и уверять всех, что: «В победе уверены все».

Сообщить, что: «Мы снабжены всем». Перелистайте-ка «Биржевые ведомости» и найдите мне статью Сухомлинова.

Сообщить, что: «Попран нейтралитет малых стран». Валяйте о Сербии, — найдете у Брешко-Брешковского, в «Ниве», в «Аргусе».

Сообщить, что: «Противник нуждается в припасах» или в амуниции, справьтесь…

Была одна маленькая петербургская газета Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков) — «Правда». Только она сумела бы объяснить испуганным и сбитым с толку людям истинную суть происходящих событий, но она была, в предвидении этого, поспешно закрыта царскими чиновниками.

Если бы не этот произвол, то, очевидно, в «Правде» в то время были бы напечатаны следующие строки обращения ЦК РСДРП (большевиков)[62]:

«Европейская война, которую в течение десятилетий подготовляли правительства и буржуазные партии всех стран, разразилась. Рост вооружений, крайнее обострение борьбы за рынки в эпоху новейшей, империалистической, стадии развития капитализма передовых стран, династические интересы наиболее отсталых, восточно-европейских монархий неизбежно должны были привести и привели к этой войне. Захват земель и покорение чужих наций, разорение конкурирующей нации, грабеж ее богатств, отвлечение внимания трудящихся масс от внутренних политических кризисов России, Германии, Англии и других стран, разъединение и националистическое одурачение рабочих и истребление их авангарда в целях ослабления революционного движения пролетариата — таково единственное действительное содержание, значение и смысл современной войны»[63].

Обращение это было опубликовано лишь 1 ноября 1914 года в Женеве, в газете «Социал-Демократ».

Пропаганда войны в империи принимала грандиозные масштабы. Прессе вменялось в обязанность убеждать людей в том, что каждый из них — защитник и спаситель царя и отечества. Каждая буква газет угрожала врагам… «Тевтоны, сеющие бурю, сразит вас грозный ураган». Ошалевшие читатели недоуменно повторяли:

— Ураган!

— Ураган?

— Ага, ураган!

Столицу и страну наводняли ложными сведениями и «квасно-патриотическими» воплями…

***

Гвардия, флот и армия двинуты монаршим указом бить врага. Санкт-Петербург провожал войска.

Полки стояли на плацах столицы — пышные и совершенно неподвижные. Линия строгих и чистых лиц казалась удручающе-однообразной. Фуражки с острыми тульями были надеты с давним умением — сдвинуты к правой брови, открывая чистые лбы. Кокарды сверкали точно над переносицами; ремешки были подтянуты вровень с нижним кантом околышей, и ни одна пылинка не портила блеска козырьков. Волосы подстрижены у всех, и сквозь оставшийся тонкий их слой просвечивала вымытая кожа.

На всех были новые, тщательнейшей пригонки, защитного цвета гимнастерки и шаровары. Плотно в кольца скатанные серо-песочные шинели сбегали с левых плеч и массивами охватывали и округляли торсы. Скатка закрывала каждому левую сторону груди, где обычно быть положено знакам отличия. Знаки отличия на муаровых ленточках: пунцовых, голубых, черно-оранжевых, лиловых и других — были, как разрешалось в данном случае, на открытой правой стороне груди и ослепительно сверкали.

Плечи каждого были залиты пурпуром, накладным и шитым золотом. Шевроны и пряжки пылали. Ремни и снаряжение пахли наилучше выделанной кожей.

Несчастные, вымуштрованные люди! Вдвойне несчастные оттого, что большинство из них еще не понимало своего несчастья, всей бессмысленности предстоявших им подвигов и жертв.

Полки всколыхнулись и замерли. Перед строем летали адъютанты и ординарцы. Водители полков разослали по площади команду:

— К церемониальному маршу!

Полки, в последний раз одетые и обутые царем, двинулись, держа про себя счет — сто шагов в минуту, на двадцать пять более противу каданса, коим шли в Париж в 1813 году. Полки шли, взмахивая правыми руками вперед до приклада, назад до отказа и высекая сапогами искры из камней мостовых.

Гвардия уходила на войну медлительным российским шагом… Санкт-Петербург провожал войска.

***

Платформа Варшавского— вокзала в Санкт-Петербурге. На войну первыми уходят царскосельские полки.

Раскрыты двери товарных вагонов. На них надписаны мелом номера рот и взводов. На перроне построены отбывающие гвардейцы. Давно не стриженный человек в странной одежде подошел к солдатам. Он держал в руках доску из липового дерева, на которой было изображено мертвенное лицо оливкового — цвета с усами и бородой (доска была фабричного изготовления). Приподняв доску на уровень своего лица, человек заговорил нараспев:

— Христолюбивые воины! Се перед вами святая икона Христа-спасителя, от царского чертога препо-осланн-ая. При-имем святой сей залог благоволитель-кого внима-ания. Значит, прилежно поискало отче-е сердце благочестивейшего госуда-ря для нас утешени-я и благословени-я на подвиг ра-атный. Господь вседержитель, владычествуй над нами, иже на небеси и на земли, во вла-сти коего судьбы ца-арств и наро-о-дов. Обещает господь покой всем при-ходящим к не-ему. Обещает господь покой паче тружда-ающим-ся, как вы теперь, до крови и смерти на поле-е бра-ани и за ве-ру, паря и оте-чество-о. Кроме оружия вещественного, коим врага истребим, вооружимся сердечной молитво-ою.

Сделав паузу, человек уже голосом повелительным добавил:

— Веруйте! — и пошел вдоль шеренги, покачивая доской вверх и вниз, вправо и влево. Солдаты крестились, глядя на доску…

— На-кройсь!

Фуражки были надеты одинаковым жестом набекрень.

— По вагонам!

Солдаты устраивались на нарах товарных вагонов.