Агнес - Хавьер Пенья

А ты до сих пор не поняла, что этот мир кишмя кишит людьми, намного менее приятными, чем персонажи романов?

Похоже, мне понадобилось встретить вас, чтобы это узнать.

Чему только от меня не научишься.

Но может ли быть, что все без исключения женщины в вашей жизни были настолько капризными, меркантильными или без нужного винтика в башке? Знаете, как относятся к тем, кто плохо отзывается обо всех вокруг?

Я не говорю ни о ком ни хорошо, ни плохо, я просто рассказываю о том, что было.

Вы настолько слепы, что даже этого не замечаете.

Тогда скажи, как отнесутся к такому, как я?

Без разницы, по мне, пусть читатели сами решают.

Ты вот говоришь, что я — мужчина отправных точек, а ты? Ты-то до конца этой биографии доберешься?

У меня нет выхода, я вам уже говорила: издатель не заплатит мне ни гроша, если я этого не сделаю.

Но ты-то из тех, кто доходит до конца?

Предпочла бы не идти.

Куда?

По той дороге, то бишь персональной, мы ж говорим о вашей жизни, не о моей. Думаю, о себе я и так уже слишком много наболтала. Агнес Романн не в счет, главное — Луис Форет.

Скажи мне только одно: имеешь ли ты обыкновение доводить дело до конца, — и я обещаю больше ни о чем личном тебя не спрашивать.

Вы хотите сказать, что если бы могли задать мне только один вопрос, то он был бы таким? Уверены?

Уверен. Даю тебе слово больше ни о чем личном не спрашивать.

А я не знаю, довожу я дело до конца или нет. Если послушать мою мать, так нет; с ее точки зрения, я до безумия увлекаюсь чем-то, и это наваждение длится ровно до тех пор, пока не вытесняется следующим. Естественно, об этом она всегда говорит с неким упреком: сколько ж мне пришлось выложить за твои уроки игры на гитаре, чего мне стоило вставать ни свет ни заря по выходным, чтобы водить тебя на плавание, ну и что мне теперь делать с этой твоей коллекцией виниловых пластинок?

Другими словами, эту биографию доводить до конца придется мне.

Только в том случае, если вы склоняетесь к мнению моей матушки, сама я так не думаю.

Я бы прислушался к твоей матери, она-то в жизни видела больше, чем ты.

Оставьте мою мать в покое, вы ничего о ней не знаете.

Сама о ней заговорила.

Оставьте ее в покое.

Мне как-то все равно, презираешь ты ее или нет. Я не говорила, что презираю мать.

А знаешь, когда я стал понимать родителей?

Я не говорила, что не понимаю свою мать. Когда был вынужден понять свою дочь.

5. История Наты

Марракеш (Марокко), октябрь 2012 года

По словам Форета, история, которая должна стать пятым фрагментом его биографии, случилась всего через несколько недель после гибели Девушки погоды и времени. По его словам, началась она на террасе марокканского риада; действующие лица — отец, дочка и черепаха. Девочка стала сходить с ума по этому несчастному созданию, как только они оказались в Марракеше. Город ее совсем не интересовал: ни его резкие запахи, ни приглушенные цвета, ни непривычные одеяния. Единственное, чего она жаждала, так это скорее вернуться в отель, подняться на террасу, перепрыгивая через ступеньки, и протянуть лист салата Ванильке.

— Папочка, как бы мне хотелось, чтобы ты был как Ван илька!

— Ты хочешь, чтобы я был как черепаха? Ванилька медленно приближалась к квадратику зелени в вытянутой руке девочки, опущенной до самого пола. Черепаха знала, что угощение в любом случае достанется ей, а может, оно не слишком-то ее привлекало. Или же она просто не была способна двигаться как-то иначе.

— Но это же не просто черепаха, это Ванилька. — Девочка произносила кличку нараспев. Все другие слова выговаривала просто, а когда доходила до клички, тянула: «Ва-а-ани-и-и-илька-а-а», с ударением на каждом слоге. — Ва-а-ани-и-и-илька-а-а, — повторила девочка.

По словам Форета, сперва он подумал, что девочка испугается. Черепахи с виду твари довольно страшные, как приснопамятные динозавры. Эта же была приличных размеров: втянув под панцирь голову и лапы, становилась похожа на спущенный футбольный мяч.

— А ты не боишься, что она тебя укусит?

Девочка подняла недоверчивый взгляд. Голова круглая, нос великоват. Коренастая, не сказать чтобы высокая, весит килограммов на десять больше, чем девочки ее возраста. Самым красивым в ней был голос — скрипучий, хрипловатый. Анн-Мари собиралась отвести ее к отоларингологу, зато его голос очаровывал, так что он ни за что не желал ничего менять.

— Папа, это же Ва-а-ани-и-и-илька-а-а!

И неважно, что в Марракеше они каких-то два дня, — черепаха для нее уже член семьи. Судя по тому, сколько часов провели они на террасе, такое было вполне возможно. Но что внушало страх человеку, которому предстояло стать Луисом Форетом, так это сама мысль об отъезде, о той минуте, когда девочка поймет, что Ванилька исчезнет из ее жизни. Это будет ужасно похоже на встречу со смертью — в ее-то шесть лет. Опыт столь же полезный, сколь и болезненный. Вот только, эгоистично думал он, ему совсем не хочется оказаться рядом с ней в столь прискорбный момент. По словам Форета, от одной мысли об этом его охватывало острое желание дать деру.

— А почему ее зовут Ванильной?

Стоял октябрь, но солнце припекало. Человек, которому предстояло стать Луисом Форетом, старался избегать террасы риала в разгар дня. Предпочитал отдыхать с ребенком у небольшого крытого бассейна, крошечного водоема, где он попивал лимонад, а Ната плескалась, донимая его вопросами относительно того, когда можно будет на вестить Ванильку.

— Ее зовут Ванилькой, потому что ее так назвали Паль и Тереза.

Поль и Тереза были владельцами риада.

— Я тоже хочу зваться Ванильной. Почему вы не назвали меня Ванильной, папа?

— Потому что так зовут черепаху. Нельзя же вам зваться одинаково. Знаешь, что мы сделаем? Давай с этого момента я буду звать тебя Натой[16]. Согласна, Ната?

— Да-а-а-а! Ванилька и Ната, черепахи. — Она взмахнула руками и выдернула листик салата из пасти Ванильки. Рептилию это, похоже, ничуть не встревожило.

— Скажи-ка мне, Ната, почему ты так хочешь, чтобы я был похож на Ванильку?

— Потому что если ты и уйдешь из дома, то будешь двигаться так медленно, что я всегда смогу идти