Високосный год - Манук Яхшибекович Мнацаканян

— Скоро уже. «Не имеет права»! — передразнил Рубена начцеха и, фыркнув, вышел из кабинета.

— Кто будет отвечать, если что-нибудь случится? — спокойно спросил Рубен, переминаясь с ноги на ногу.

— Мы будем отвечать. — Главный инженер закурил, прищурил от дыма глаза. — Я и ты.

— Но ведь нельзя же так…

— Запретить легко, проследил бы лучше, чтобы люди вовремя сдали экзамен, — ответил главный и обернулся к начальнику отдела снабжения: — Так что там у тебя?

Рубен понял, что разговор окончен, вышел из кабинета, медленно направился через сборочный цех в свою комнатку. Включив снаружи свет, он вошел и прикрыл за собой дверь.

Каморку Рубена лишь с натяжкой можно было назвать отдельным кабинетом. Здесь не было окон, а в углу торчал из стены кран. Видимо, здесь должны были храниться веники и ведра уборщиц. Эту-то каморку и переделали в кабинет по технике безопасности: поставили стол и два стула, развесили по стенам плакаты, показывающие, как оказать первую помощь пораженному током, утопающему, что делать в случае ядерного удара, и еще другие картонные и жестяные таблички, что-то запрещающие или приказывающие.

Рубен присел к столу, оперся подбородком о ладонь, посидел так немного. Он уже забыл и недавний спор с начальником электроцеха, и разговор у главного и теперь находился в состоянии глубокого безразличия. Кран был неисправен, и тонкая струйка воды присоединяла свое журчание к жужжанию дросселя лампы дневного света. Откуда-то снаружи послышался девичий смех, но тут же, удалившись, смолк. Рубен очнулся, достал из ящика стола кофейник и спиртовку, принялся варить кофе. По комнатке поплыл запах сухого спирта.

Рубен Бадалян считался на заводе старым работником. После окончания института его оформили мастером электроцеха, но характер у него оказался слишком мягким для такой должности. Рабочие быстро раскусили его и перестали слушаться. Начальство сперва полагало, что все это от неопытности, со временем, мол, научится. Потом стало ясно, что мастер из него никакой, и Рубена перевели в конструкторское бюро. Здесь он сделал несколько интересных рацпредложений, но их надо было оформить как полагается, для этого нужно было долго и кропотливо чертить, а чертить он не любил. Предложения так и не были внедрены, после чего заведующий конструкторским бюро и порекомендовал назначить Бадаляна инженером по технике безопасности. Назначили его на новую должность и в первый же день кличку придумали: Безопасный Рубен. Работа эта особого горения не требовала, никак не была связана с выполнением плана и не диктовала напряженного ритма, а потому нравилась Рубену. Он приходил на завод с опозданием, направлялся в свою каморку, пил кофе, если была охота — решал сложные шахматные задачи, если нет — выходил, лениво бродил по цехам, беседовал с рабочими. На перерыв обязательно шел в столовую и плотно обедал. Его там любили, а может, и жалели, во всяком случае, старались подложить кусочек пожирнее да повкуснее. Жил Рубен один, семьи у него не было. Если повар бывал не особенно занят, он непременно заводил с Рубеном разговор:

— Ты бы женился, что ли. Хоть дома бы обедал.

— Вот еще… Небось женатые не больно-то довольны, — пожимал плечами Рубен.

После обеда он заглядывал в библиотеку, брал журнал по радиотехнике, возвращался к себе и запоем читал до конца рабочего дня. Радиотехника была страстью Рубена, он мог часами изучать какую-нибудь особенно запутанную схему, медленно водя карандашом, искать в ней изюминку, а когда, случалось, находил новое решение — не мог сдержать радости. Тогда он вскакивал со стула, закуривал, шагая по комнате взад и вперед, снова подходил к схеме и, вглядываясь в нее, постукивая карандашом по какому-нибудь узлу, приговаривал:

— Молодец, Рубен-джан! И как они сами до этого не дошли, а?

Другой бы на его месте, наверное, сразу бы послал это самое новое решение в редакцию журнала и с нетерпением стал бы дожидаться ответа, но Рубену такое и в голову не приходило. Он в одиночестве радовался своему успеху, пока не встречал новую, еще более сложную задачу.

Зазвонил телефон. Оторвав взгляд от поверхности стола, Рубен поднял трубку:

— Ну…

— Послушай, а если тебе директор позвонит? А ты нукаешь!

— Директор… — слабо улыбнулся Рубен. — Скажи еще — министр.

— Ты отвечай хотя бы — «Безопасный Рубен слушает!».

— Знаешь, ты лучше скорей выкладывай, что там у тебя, а то кофе вот-вот сбежит.

— Ты чем вечером занят?

— Ничем… Приходи, в шахматы сыграем.

— Приду. Но не один. Сечешь?

— Подожди-ка, кофе сбежит. — Рубен протянул руку, снял кофейник с огня и поставил его на черный, обгорелый — наверное, как раз из-за этого самого кофейника — край стола.

— Говорю — не один буду. Девушка просто ангел. Хочу ей показать, во что ты превратил свою квартиру. А то я рассказываю, а она не верит.

— Было бы чему не верить… — не без самодовольства заметил Рубен.

— Да разве такому поверишь? Значит, договорились? Мы к тебе обязательно заглянем.

— Хорошо, — согласился Рубен. — Только ты потом не проси меня выйти погулять.

— Не буду. Выпить с собой захватить или у тебя найдется?

— Найдется. — Рубен положил трубку и сказал телефону: — Хочешь принести — так неси, чего зря спрашиваешь, жмот ты этакий, сукин сын!

…Виноваты ли были в этом крики ласточек, весело носившихся в небе, теплый ли весенний вечер, властно зовущий из дому, а может, облокотившись о подоконник, Сона слишком долго смотрела из окна на гуляющих по улице красивых девушек, — как бы то ни было, ее неудержимо потянуло из дому. Решение пришло как-то сразу. Она вошла в спальню, открыла дверцу гардероба. Перед глазами стояли недавно зазеленевшие деревья, беспечные девушки-красавицы… Сона заторопилась переодеваться.

— Сона! — позвала мать.

Она еще раз оглядела себя в зеркале и пошла на кухню. Мать мыла посуду. На столе еще стояли грязные тарелки с остатками обеда, валялись ложки и вилки, виднелись крошки хлеба. Со двора слышны были детские крики и смех. Мать, не оборачиваясь, сказала:

— Давай, пока есть горячая вода, выкупаем младшую.

Сона ответила не сразу. Кукушка, выглянув из часов, прокуковала семь раз.

— Я ухожу, — сказала