Ромодановский шлях. Забытые победы - Даниил Сергеевич Калинин

Курбацкий сосредоточенно кивнул, прикидывая, хватит ли общих союзных сил под началом Кондратьева? Вместе с солдатами наберется под две тысячи человек – но и гарнизон замка вряд ли окажется безучастен… Хотя на месте его командира сотник не стал бы бросаться в бой очертя голову.

- Ну-ка, ну-ка… А сколько ворот у частокола Кременчуга, окружающегося внешний город?

- Двое, атаман. Одни в сторону Переяславля смотрят, другие обращены на Чигирин.

- Вот и славно!

Курбацкий тут же возвысил голос:

- Братцы, я к полковнику, военный совет держать! А вы про привал да трапезу не помышляйте, вестимо сегодня быть сече! Выручим наших!

Сотник развернул коня, торопясь держать военный совет с полковником Кондратьевым и прочими офицерами – только пыль полетела из-под копыт коня. Но последние слова Курбацкого расслышали Василько и Петр, приблизившиеся к нежинцам:

- Слышал, Петруха? Держаться еще наши. – улыбался казак. – Успели! А там, даст Бог, побьем и мятежников!

- Бог милостив, побьем. – кивнул Петр. – Жалко только, что в бой с марша… Но лучше уж так, чем встать лагерем – а там правобережцы его обнаружат да в Кременчуге укрепятся. Осаждали мы уже один раз крепость, в коей черкасы в оборону сели – хватит с нас и Конотопа…

Ратники повсеместно принялись облачаться в броню и пересаживаться на заводных коней (у кого есть), готовя оружие к бою. А между тем, военный совет среди русских и казацких офицеров только начался – и первым слово взял сотник Курбацкий:

- Мыслю я, что ежели мы в сумерках налетим, то чигиринцы нас не заметят – а коли и заметят, то изготовиться к бою не успеют… Первыми пойду я и мои нежинцы – займем Переяславские ворота. Следом за нами – драгуны; ежели они на стену поднимутся, то смогут прямо со стены внутрь города палить! Прикроют, нас, коли правобережцы попробуют ударить, ворота отбить… За ними и прочие казаки в Кременчуг войдут – но вторые ворота не занимать! Тогда враг наш не станет намертво держаться и за каждый дом биться, тогда чигиринцы валом побегут из Кременчуга…

Тут Самойло с победной улыбкой обратился к майору Стрефу:

- А пока в городе сеча идет, рейтары-то ко вторым воротам и подойдут, развернувшись для атаки. Разве разглядишь в сгущающихся сумерках всадников в вороных кирасах?! Вот и я думаю, что не разглядишь… И когда город покинет достаточное число изменников – вот тут-то рейтарам по ним бы и ударить! Не важно, что всего четыре роты – из чигиринцев уже никто не разберется, какими силами на них налетели… Побегут, давя друг друга и топясь на переправе – как пить дать, побегут!

Высокий и худой, жилистый майор Стреф, впрочем, энтузиазма нежинского сотника не разделял – только желваки заиграли на скулах:

- Опасно. В ночи можно и по своим ударить – и вообще, ночной бой непредсказуем. Вон, когда гетман Сапега осаждал Троице-Сергиеву лавру, во время третьего штурма его воры с немецкими наемниками схватились…

Договорить майору, однако, никто не дал. Невысокий и уже чуть тучный сумской полковник Герасим Кондратьев, внешне ничем не напоминающий бывалого вояку, вдруг вскинул руку в энергичном жесте – и тут же опустил ее вниз так, словно рубанул саблей (одновременно с тем пошевелив короткими усами):

- Решено! С предложением сотника я соглашусь – нужно бить сейчас, покуда ворог нас не ждет… Это сейчас разъездов вокруг города нет, есть шанс подойти незамеченными – а завтра? Вдруг кто из черкасов на промысел пойдет по окрестным деревням – еду иль баб промышлять, ну?! Тогда при штурме кровью умоемся, и солдаты из замка нам ничем не помогут.

Майор Стреф попытался было возразить полковнику, командующему всем отрядом царских войск – но тотчас осекся, поймав холодный взгляд умных глаз Кондратьева:

- А касаемо воров Сапеги и его наемников – так неужто непонятно, что смуту ворогу устроила сама Пресвятая Богородица, не желая отдавать святую обитель в руки латинянам? Но мы-то не латиняне – и не греховное какое дело замыслили, а на помощь соратникам спешим. Святое дело!

Петру Стрефу осталось лишь дисциплинированно подчиниться и склонить голову перед своим непосредственным командиром…

Налившийся багровым диск солнца не так давно скрылся за линией горизонта – но небо на восходе уже заметно посерело, и сумерки легли на землю… Скрывая бодро рысящих к Кременчугу нежинских казаков – небольшой отряд последних выдвинулся вперед под началом сотника Курбацкого.

А вдруг чигиринцы примут их за очередную подмогу с правого берега, коли все же заметят конных?

Слева от Василько держится старый уже казак с лицом, обгоревшим на солнце. Он только-только спрятал люльку, опасаясь, что даже крохотный пламенный светлячок привлечет ненужное внимание к нежинцам – да на товарищей его пахнуло густым табачным духом… Старый казак, как кажется, помнил еще Смоленскую войну – помнил и обещания ляхов, что паны так и не выполнили. Он помнил одно за другим множество казачьих восстаний, что ворог раз за разом топил в крови – где побеждая силой, а где и хитростью! Но горче всего ему было увидеть предательство братьев-казаков под конец жизни… Изменили правобережцы – и подобно Каину подняли меч на братьев! И бьются они за ляхов, и под знаменем ляхов – хотя ведь еще недавно черкасы все вместе ратовались с панами под рукой великого гетмана Хмельницкого…

Ратовались и побеждали!

Предательства Выговского и Юрася перечеркнули многое – но ведь неужто забыли правобережцы, за что еще совсем недавно проливали православную кровь? Как же они позволили одурманить себя лживыми посулами?!

Не было на то ответа…

Спешащие к Переяславским воротам Кременчуга нежинцы скакали в полном молчании – и потому даже сейчас Василько слышал набирающее силу пение птиц. Не ведают небесные птахи, что вновь быть брани на малоросской земле… Но вот уже всего пара сотня шагов до открытых ворот! Без всякой команды казаки перешли с легкой рыси на быстрый, стремительный бег – и скакуны их сорвались вперед, играя мощными мышцами, перекатывающимися под тонкой кожей. Да тяжело застучали по земле копыта, заглушая отдаленное пение птиц… А навстречу разгоряченным, взволнованным нежинцам вдруг подул свежий степной ветер, принеся с собой сладковато-пряный аромат луговых трав и цветов – хорошо!

Правая рука Василько сама собой потянулась к рукояти сабли – считанные десятки шагов отделяют казаков от ворот! Ну же, еще чуть-чуть,