Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский
Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» читать книгу онлайн
Короткая, но яркая эпоха Горбачева погребена под штампом лихих 90-х: сменившим его правителям этот период отечественной истории неудобен — он порождает сомнения и будит мысль. На Горбачева приклеен ярлык, который одни давно прочли как «могильщик великой державы», а другие — как «великий реформатор», но так или иначе он уже как-то классифицирован и пахнет пылью краеведческого музея.
На самом деле предшествующий ему брежневский «социализм» сегодня мифологизирован, а о спрессовавшемся времени перестройки поколение родившихся в 90-е и позже почти ничего не знает. Извлекая новые смыслы из известных, казалось бы, фактов, автор стремится передать самый дух политической и нравственной революции, которой стала (хотя едва ли сразу была так задумана) горбачевская перестройка.
Загадку Горбачева, который возглавил могущественный СССР, как будто усыпив бдительность избравшего его на должность Политбюро, автор объясняет тем, что примерно до 1988 года он и сам ни за что не догадался бы о той роли, которая была ему отведена в российской и мировой истории.
Потерпела ли перестройка провал? Сегодня кажется так. Но завтра ответ на тот же вопрос будет зависеть от того, была ли она случайным отклонением в российской истории, или очередной попыткой сменить «колею».
Популизм — см. «истина» и «массовое общество».
Преображение — концепт, заимствованный нами из Евангелия, но вполне секуляризованный. Он означает, что в какой-то момент своего становления субъект, в том числе политический, может радикально преобразиться: в нем открываются какие-то потенции, о которых он и сам до этого не подозревал, а другие и подавно.
Горбачев в ходе своего становления, как человек и политик, проделал этот фокус, думаю, не один раз. Это не просто болезненная смена верований, преобразившийся — уже не тот же самый субъект. Своего рода волшебство преображения отвечает на распространенное недоумение: «Как же так проглядели?». А до качественного скачка ничего особенного в нем и не было — нечего было «проглядеть».
Публичность. Здесь режим реализации власти. Весь политический путь Горбачева можно представить как переход от келейных, «византийских» методов реализации власти в духе Макиавелли к публичным (см. также «открытое общество»). Режим реализации власти радикально меняет и режим жизни всего общества, которое приобретает качество «гражданского общества». Однако обратной стороной публичности, особенно в обществах, лишенных такого опыта, становится популизм (см.).
Рандомность/контингентность. Два вида случайности или вероятности, на которые расщепилась исчезнувшая причинность. Рандомность — это чистая случайность: «Бог не играет в кости», — упорствовал Эйнштейн, но его собственное научное знание говорит об обратном. Контингентность возникает в результате выбора, то есть События (см.), когда последующие события (с маленькой буквы) оказываются в какой-то мере предопределены главным Событием: они не становятся необходимыми, но уже и не совершенно случайны (мы используем образ железнодорожной стрелки: «Жизнь моя — железная дорога…» (стихотворение Маргариты Алигер).
Сборка (машина). Концепт Жиля Делёза, который обратил внимание на то, что эффект как что-то принципиально новое производят неожиданные сочетания: людей, животных, вещей, идей, которые вроде бы не имеют никакого отношения друг к другу и «собираются» вне логики причинности. Его любимый пример «машины» — оса и орхидея: через эффект опыления оса становится «немножко цветком», а орхидея — «немножко осой».
Концепт «машины», развитый также Бруно Латуром, полезно иметь в виду, следя за горбачевскими реформами: в каждой точке у него в распоряжении (включая и его самого со всеми его сильными и слабыми сторонами) более или менее случайная сборка: помощников, идей, вещей (состояния экономики), поэтому чаще он попадает мимо, а «выстреливает», наоборот, что-то неожиданное, каким оказался, например, эффект гласности.
«Свои» — см. «перформативный сдвиг».
Символический капитал. Социолог Пьер Бурдьё ввел в оборот концепт разного вида капиталов, которые функционируют в определенных полях. Наряду с традиционным экономическим, он выделяет, в частности, социальный (наличие связей), культурный и символический капиталы, доступные тем или иным элитам. В СССР, где оборот экономического капитала был запрещен под страхом уголовного наказания, особое внимание уделялось символическому капиталу в виде разного рода отличий и связанных с ними привилегий и в конечном итоге должностей, обозначавших в том числе и определенный объем символического капитала. Однако в ходе политических и экономических реформ перестройки выяснилось, что символический в виде трудовой биографии, орденов и званий и даже культурный капиталы, накопленные в рамках прежнего хронотопа (это наш термин, Бурдьё его не использует), в новых условиях полностью обесцениваются. Из одного хронотопа в другой легко переносится только экономический капитал (деньги). Наша интерпретация перестройки основывается на демонстрации того, как наиболее сообразительным представителям советских элит удалось конвертировать символический и социальный капиталы в экономический.
Симулякр. Концепт, изобретенный Жаном Бодрийяром для его довольно сложной и провокативной философии. Ограничимся наиболее простым объяснением философа: симулякр — это феномен, «которому ничто не соответствует в онтологическом ряду бытия». Это виртуальная, то есть наведенная человеком (и чаще всего властью!) реальность. Однако это не просто виртуальная стрелялка: симулякр оказывает обратное воздействие на первую («онтологическую») реальность. Так, наука «политическая экономия социализма», которой в целом «ничто не соответствовало в онтологическом ряду бытия», реально — да еще как! — тормозила развитие советской экономики и делала невозможными ее реформы.
Современность, актуализация. Используемое в этой книжке понимание со-временности («contemporaneity» в отличие от «modernity») близко к «полю опыта и горизонту ожиданий», по Козеллеку (см.). В свою «со-временность» мы подтягиваем (а часто нам и навязывают), то есть актуализируем исторические события и персонажей, которые «сегодня выглядят и звучат современно», а тех, которые «не звучат», убираем «в запасники», а то и забываем за ненадобностью. Тем самым мы время от времени пересобираем свою современность. Одна из целей, которую автор ставил перед собой в этой книжке, — актуализировать Горбачева, который в виде «чучела» с навешанным на него ярлыком задвинут куда-то в угол музея нашей сегодняшней коллективной памяти. А он еще может очень даже пригодиться.
Событие, верность Событию (с большой буквы). Вроде бы с «событием» раньше все было понятно, но в современной философии это один из самых сложно объясняемых концептов. Это связано с тем, что, как выяснилось в первую очередь в естественных науках, но также и в описаниях сознания, куда-то подевалась сама собой разумевшаяся в наших прежних представлениях и в ньютоновой физике причинность. В цепочках исторических Событий-наворотов нам также не удается, если только мы не упрощаем их до искажения, уловить причины — мы можем говорить только об условиях, которые сделали то или иное Событие не необходимым, но возможным (см. «рандомность/контингентность»).
В этой книге мы используем концепт Алена Бадью, который объясняет Событие как изначально «почти ничто». Только благодаря субъектам, которые не прошли мимо этого «почти ничто», зацепились, начали и продолжают какое-то время хранить верность Событию, оно таковым и становится, обретает свой смысл. В такой логике «Событие» — не нечто внешнее по отношению к субъекту, но включает в себя субъекта, «хранящего верность», и неотделимо от него. Проще всего верность понимается в любви, а в политике Событием оказывается вовремя произнесенное слово, формула, вводящая в резонанс (вайб) большие группы людей, которые начинают хранить ей верность.
Поскольку, однако, ничто никогда не начинается с нуля и всегда что-то уже было, Событие часто предстает также как «новое начало». Его важно
