Время скитальцев - Мария Чернышова

так и не заснул окончательно, и теперь даже пираты боятся приближаться к курящемуся серным дымом острову, это было воспринято как воля богов.

Баррас сделался объектом паломничества. Мануфактура встала, обозленный предсказатель показывал нос из окна, лишь чтобы обложить толпу бранью и спрятаться обратно. В Виоренцу же тогдашнему фламину Храма Истины Крылатой пришло письмо из Лунного города, в котором глава Черного Трилистника недвусмысленно интересовался, кто таков этот Николо Барка, и на каком фундаменте он строит свои прозрения, ибо ни в одном из Девяти Свитков не содержалось возможности подобного толкования воли богов. А что не от богов и не в природе людской, то сами знаете откуда…

После этого герцог пожелал лично увидеться с предсказателем. Николо прибыл в Виоренцу ночью и под конвоем. Разговор правителя и пророка вышел долгим, содержание его осталось тайной, но доподлинно известно, что после сей беседы Николо передал все права на владение мануфактурой родне, прямо в дворцовой капелле принял бронзовое кольцо нищенствующего брата, после чего отбыл в неизвестном направлении.

Истерия вокруг Барраса за отсутствием предмета поклонения постепенно сошла на нет. Интерес служителей Черного Трилистника тоже подозрительно быстро увял. А после на побережье Тормары саранчой обрушились аддиры, и всем стало не до капризов погоды. Николо словно растворился в осеннем тормарском тумане. Для всего мира, но не для Гвардари.

Эрме была в числе немногих знающих, куда подевался Николо Барка, но даже для нее оставалось загадкой, отчего было избрано именно это место. Вскоре после того, как она стала Саламандрой, дед соизволил поставить ее в известность, что фратер Бруно давно и безвылазно поселился на Тиммерине, в таком диком месте, куда протоптать народную тропу было практически невозможно. Способности свои окружающему люду он не выказывал, и к тому времени, когда Тадео обосновался в замке тиммеринского наместника, отщельник уже считался просто частью местного пейзажа.

Сама Эрме видела его один-единственный раз, несколько лет назад, во время своего путешествия с юным герцогом (Джез тогда только-только стал полноправным правителем и с энтузиазмом обозревал свое государство). Ради такого случая фратер покинул свое убежище и пешком, по лесным тропам, добрался до Тиммори, где был удостоен краткой приватной встречи.

На Эрме он произвел смешанное впечатление. От отшельника ожидаешь либо умильной благостности либо полубезумной дикости, нечесаной бороды и дурного запаха. Но фратер Бруно был не таков: крепкий, коренастый, в старомодной, но добротной светской одежде, он казался настолько ярким представителем своего изначального сословия, что вполне мог подтвердить теорию непреодолимой власти наследственности.

Менее всего он напоминал человека, способного видеть изменения будущего в полете ястребов и движении облаков. Взгляд его, не мечтательный и созерцательный, какого ожидаешь от того, кто полжизни провел в уединении, а взвешивающий и оценивающий, то скользил по собравшимся в зале людям, то колючкой цеплялся за чье-нибудь лицо. Эрме прямо чувствовала его кожей щек и подозревала, что подобные ощущения испытывает и кузен.

У Эрме тогда возникло ощущение, что не Джез удостоил отшельника аудиенции, а фратер решил прикинуть на пальцах, чего стоит новый герцог. Но что бы он ни подумал, выводы он, разумеется, оставил при себе.

Назад фратер отбыл тем же маршрутом, решительно отвергнув предложение Тадео воспользоваться личной фару наместника. На прощание он заявил, что назавтра следует ждать шторма. На небе не было ни облачка, и ясный закат светился, как витражное стекло.

Шестнадцатилетний герцог весь вечер острил на сей счет: он с нетерпением ожидал обещанной Тадео водной прогулки. Но увы…

Под утро на озеро обрушилась буря с градом.

Размышляя над всей этой историей, Эрме никогда не могла прийти к однозначному выводу. С одной стороны, она весьма сомневалась, что облака и птицы могут помочь в предвидении будущего. Еще меньше она допускала мысль, что в подобные вещи верил дед — человек насквозь практический. Но однако факт оставался фактом: Николо Барка из Барраса каким-то необъяснимым способом умел предсказывать природные катаклизмы и просто погодные изменения столь же уверенно, как старик, чьи кости люто ноют при приближении ненастья.

И дед, следуя своей извечной стратегии извлекать пользу из всего, что предлагает жизнь, как мог использовал этот дар. В конце концов, если что-то никак невозможно объяснить, то придется принять сие на веру, разве не так? Ведь недаром на левом крыле Истины Крылатой, кровью выведено «Вера»? А Истина Крылатая — одна из Трех Совершенных, Творцов мироздания. Так учат Девять Свитков.

Магия существует. Это знает любой аптекарь, растирающий в ступке травы, и любая деревенская бабка, что готовит настои от поноса у скотины. Аптекарь вызубрил сотни страниц и сдал экзамен на право носить серебряный листик мяты с номером, навечно заносимым в гильдейский реестр (она сама носила такой — черненое серебро, цифры 377 на обороте и лаконичное напутствие на квеарне: «Взвешивай точно!»). Бабка экзаменов не сдавала и училась в лучшем случае у другой бабки, но зато протопала тысячи шагов по горам и лугам, отыскивая нужные травы, и удерживает все рецепты в памяти.

Эта магия насущна. Она растет из труда, терпения и обретения знания и мастерства, как и всякое ремесло. Делай то-то и то-то и получишь определенный результат. Если талантлив и жаждешь большего, то можешь попытаться привнести свои, новые ингредиенты и придумать новые рецепты — и возможно, придешь к лучшим результатам, но всегда есть вероятность увлечься, забыть о нерушимых правилах, и тогда лекарство станет отравой, а скотина околеет. Это так называемая «малая магия преобразования веществ». Многие ученые мужи даже опускали здесь само слово «магия» используя прагматичное «теория». Эрме, по правде сказать, и сама так считала, на практике многократно проверив, что лекарство, изготовленное точно по рецепту, действует (или не действует) одинаково, что с сопутствующими заклинаниями, что без.

Существовала еще так называемая «великая магия». Точнее существовала в теории, в паре-тройке разрозненных неполных трактатов Лунной Эры, случайно переживших столетия, да в народных сказках, где чудеса громоздятся одно на другое, точно детские кубики. Эрме никогда в такое не лезла — скучно, туманно и бессмысленно. Единственное, что она помнила, — смутное замшелое определение, кажется, гласившее, что великая магия — деяние, осуществляемое посредством изменения мира внешнего чрез внутреннее волеизъявление одаренного силой. Как-то так. Как с этим соотносятся способности фратера Бруно, она не имела ни малейшего понятия.

Но сейчас ее не удовлетворяли такие расплывчатые объяснения. Одно дело, если чудо остается уделом детей и книжников, и совсем-совсем другое — если оно день и ночь обретается на твоем безымянном пальце.

Это все равно что держать в