Время скитальцев - Мария Чернышова

что до фару… капитан бы скорее утопился, чем взял на борт это лесное чудовище. Кстати, его зовут Черныш.

— Вполне в масть, — ответила Эрме, глядя, как пес зевает, показывая устрашающие клыки. Вероника яростно шипела. Пес наверняка был бы способен заглотить ее целиком, не жуя.

— Ты не поняла, — улыбнулся Тадео, — пса кличут Обжорой. Черныш — имя человека.

Эрме только головой покачала. Местные обычаи порой приводили ее в тупик. Вряд ли какой-нибудь священник в Виоренце или Таоре записал бы в Книги Имен младенца по имени Черныш, здесь же такое, кажется, в порядке вещей. Или не в порядке, усомнилась она, уловив за спиной смешок.

— Да что от дикарей ждать-то, — проговорил подошедший капитан фару. — Без ума живут, истуканы лесные.

Курт Крамер промолчал, но и без того неулыбчивая физиономия сделалась мрачнее осеннего неба. Он явно не ждал ничего доброго от лесного оборвыша.

— Черныш будет нашим проводником, — ответил Тадео. — Чинитесь и ожидайте здесь. Думаю, к вечеру вернемся.

И, не ожидая возражений, он протянул Эрме руку, помогая спуститься с мыса к опушке.

Два капитана, стоя на вершине, с нескрываемым подозрением уставились на проводника.

— Этот отведет, — проворчал себе под нос капитан Джакомо и, дождавшись, пока «светлости» удалятся на некоторое расстояние, добавил: — Вы джиор, того, в оба смотрите. Малый с придурью, а пес евонный — вообще убойца! Остерегайтесь!

Капитан Крамер натянул на руки перчатки и поправил пояс с чикветтой.

— Благодарю, джиор. — процедил он сквозь зубы. — Уж я присмотрю.

Если вокруг озера и существовали тропы, то Эрме не заметила ни одной. На ее городской взгляд, они двигались по совершенно дикой местности, лишенной всякого признака человеческого присутствия. Ни памятного камня-указателя, ни вырубки, ни даже старого кострища. Они оказались в той части тиммеринского побережья, где не было селений.

Фратер Бруно забился в порядочную глушь, но на то он и отшельник.

Фратер Бруно (в миру Николо Барка из Барраса) был сыном зажиточного владельца ткацкой мануфактуры и намеревался пойти той же добропорядочной и полезной стезей. И пошел, и даже начал добиваться известности на поприще заколачивания прибыли… Но в один прекрасный день в канцелярию герцога Виорентийского пришло письмо, в котором означенный Николо Барка из Барраса нижайше уведомлял его светлость (в отличном деловом стиле и с изумительно правильной грамматикой), что в ближайший месяц в местности, именуемой Кампейя, пройдут обильные дожди, отчего неизбежно выйдет из берегов река Тавора, обрушится старая плотина и будут затоплены три деревни, две помещичьи усадьбы, пять мельниц и вода остановится лишь в пьеде от собачьей будки, что за пристанской караулкой (сама караулка не уцелеет, как и пристань). Однако ежели прямо сейчас принять меры, то разрушения ограничатся одной деревней и двумя мельницами, а местный люд и вовсе избегнет смерти.

К письму прилагалось обоснование на три листа с подробными пояснениями, основанными преимущественно на движении облаков над баррасской кампанилой и траекторией полета ястреба-перепелятника, свившего гнездо на старом кедре за крепостной стеной.

Письмоводитель герцогской канцелярии сначала вдоволь посмеялся, а после сильно озадачился. Отправлять явный бред безумца на стол герцогу — значило риск навлечь на себе неудовольствие начальства, но, с другой стороны, после опустошительного Великого землетрясения правитель с особым вниманием выслушивал все вести о разгуле стихии.

После совещания с главой канцелярии и личным герцогским секретарем письмо все же попало в заветную папку (на всякий случай регистрационный номер ставить не стали, чтобы не портить учетную книгу). Каково же было удивление всей канцелярии, когда письмо вернулось с резолюцией, предписывающей ведомству, следящему за состоянием мостов, плотин и дорог, обревизовать и, буде окажется нужда, надлежаще укрепить дамбу.

Дожди и впрямь случились. Дамба, требовавшая изрядного ремонта и отчасти его получившая, дала течи, но в целом устояла, и поток воды получился менее разрушительным, чем можно было ожидать. Деревенька на склоне все же поплыла вниз по течению, но жители успели удачно разбежаться. Пристань, караулка и собачья будка не пострадали.

Случай этот произвел большое впечатление на жаждущие всего необычного умы. В Баррас потянулись желающие поглазеть на новоявленного предсказателя. Старшины города ткачей остались весьма недовольны наводнившей до того степенный и деловой город странной публикой. Сам Николо тоже был не в восторге: он запер перед неофитами ворота своей мануфактуры и дома, а для особо непонятливого люда его слуги и работники заготовили крепкие дубинки.

Где-то через год странная история повторилась. На сей раз написанной безупречным и жестким деловым стилем письмо сообщало о лесном пожаре, который вскорости опустошит склоны горы Макесса и уничтожит пасущиеся там овечьи стада. Поделать с сим бедствием ничего нельзя, возможно лишь предостеречь пастырей да пустить воду по заброшенному каналу, чтобы остановить бушующее пламя и не дать пожару спуститься в долину.

Письмо легло на стол герцога без промедления. Канал начали чистить, а овчаров, несмотря на недовольство, попросту в тычки согнали с горы в низину. Где-то через неделю, во время грозы молния ударила в сухое дерево…

Но все затмил третий случай. На сей раз в письме из Барраса было всего три слова: «Завтра проснется Раньош». Когда секретарь герцога впервые увидел это послание, он бежал от канцелярии в палаццо со скоростью вспугнутого оленя.

Катаклизм не касался непосредственно Виоренцы, нет, он произошел за сотни миль от нее, но в то же время он затронул сердца многих подданных герцога и в первую очередь саму семью Гвардари.

На острове Истиара ожил спавший столетия вулкан Раньош. Раскаленная лава снесла с лица земли столицу острова город Айферру, где располагался крупный аддирский гарнизон. Поднявшаяся великая волна полностью уничтожила вражескую флотилию, которая после захвата острова держала в страхе всю Эклейду. Уцелели немногие. Остров скинул с себя аддиров, словно собака — грязь, налипшую на шерсть.

Вспоминали, что когда вести, подтверждающие правдивость пророчества, дошли до Виоренцы, колокола на Корабельной отмели звонили не смолкая весь день, и огромный колокол Храма Истины Крылатой на площади перед палаццо Гвардари отвечал им своим глубоким тягучим голосом. Алтари Трех Непреклонных были завалены поминальными цветами черного ириса и пряным смолистым розмарином.

Люди вновь и вновь говорили о Черном Сердце Эклейды, которое не позволяет удержаться на Истиаре чужакам. Вновь и вновь вспоминали уничтоженную Таркону и Тьяго Эскалату, погибшего брата герцогини, проклявшего аддиров и пообещавшего им отмщение кровью и огнем. И даже, когда стало известно, что Истиара, залитая лавой и засыпанная пеплом, отныне непригодна для жизни, ибо вулкан