Время скитальцев - Мария Чернышова

обзор. В «скорлупке» не было окон, и понадобилось время, чтобы глаза привыкли к полумраку.

Фратер Бруно жил бедно, что для лесного отшельника не новость. Однако все его жилище отличалось основательностью и прочностью, вполне отвечающей тому впечатлению, которое он когда-то произвел на Эрме. Крепкая сосновая кровать, аккуратно застеленная лоскутным покрывалом, очаг с подвешенным над ним котелком, на одной стене немногочисленные предметы утвари, у другой стол и высокий стул, для большего удобства накрытый вытертой коровьей шкурой. На столе чернильница и раскрытая тетрадь. Веник и плетеный тростниковый коврик у порога.

Все было в полном порядке, за исключением пары вещей. Первая бросалась в глаза сразу.

Очаг был полон слоем пепла и углей, в котором смутно угадывались крышки переплетов и искореженные огнем листы тетрадей. Они еще тлели.

Эрме поспешно рванула полог в сторону, впуская внутрь свет и полуденную жару. И лишь тогда заметила вторую вещь. На стене, напротив двери, распластав прибитые крылья, хватал когтями пустоту мертвый ястреб.

С минуту они молчали, стоя у порога. Затем Тадео, словно очнувшись, направился в центр комнаты к очагу.

— Теперь ты скажешь, что здесь случилось? — спросила Эрме. — И где Николо Барка?

— Черныш пришел вчера вечером, чтобы принести фратеру Бруно пойманного в капкан кролика. Он так часто делает. Он нашел здесь то, что видим мы, но не нашел отшельника. Он обошел окрестности, но ничего и никого не обнаружил. Тогда…

— А его пес? — перебила Эрме.

— Обжора не взял след, — раздался грубый голос. Эрме обернулась: Черныш впервые за все время обратился не к Тадео. — Совсем не взял. Обжора рычит. Он зол.

У него был странный выговор и манера речи, словно у человека, который знает чужой язык, но мало разговаривает сам и оттого вынужден старательно подбирать слова.

— Фратер Бруно часто покидал жилище? Куда он мог направиться?

— На скалы над лесом. Смотрел на небо. Смотрел на озеро. Смотрел на алый дым.

— Алый дым? — не поняла Эрме.

— Здесь неподалеку есть горячий источник, — пояснил Тадео. — На закате он словно курится алым дымом. Красивое место.

— Он мог отправиться туда?

— Мог, — согласился Черныш. — Но всегда возвращался к ночи. Нельзя ночевать в лесу. Лес смотрит…

— Но он не вернулся. И тогда ты оправился в Тиммори⁈

— Черныш пошел. Черныш знает правила, — согласился мужчина.

— А как же правило не ночевать в лесу⁈ Ты шел всю ночь, не так ли⁈

Проводник посмотрел на нее, как на полную дуру.

— Черныш понимает лес. Знает дороги. Знает камни. Знает слова.

— Да, я смотрю, он все знает, — проворчала Эрме себе под нос. Она подошла к очагу и потрогала пепел. Теплый. Книги тлели долго. Возможно, если бы проводник додумался сразу вытащить тома из очага, еще можно было бы что-то спасти. Но сейчас…

Тадео запустил пальцы в пепел и попытался выдернуть наименее обуглившуюся тетрадь, но она буквально рассыпалась на клочки. Все, что записывал фратер Бруно долгие годы, обратилось в пыль.

— Что ты на это скажешь? Кто, по твоему, мог сотворить такое? — негромко спросил Тадео, дуя на пальцы.

— Если это вор, — ответила Эрме. — То очень странный и глупый вор. Он не перерыл жилище, отыскивая монеты, и не взял самое дорогое, что было здесь: книги. Напротив, он решил уничтожить ценности.

— Возможно, он не понимает, что книги тоже стоят денег и могут быть проданы в городе. Не здесь, так в Таоре.

— Тогда он неграмотный дикарь, — Эрме невольно покосилась на Черныша. — Эй, ты! Зажги-ка факел! Или светильник, коли он здесь отыщется!

— А если он, допустим, не нашел заветной кубышки и в ярости решил насолить фратеру Бруно?

— Возможно, — согласилась Эрме. — Но в ярости бьют горшки и крушат мебель. А здесь… ты заметил, как они сложены?

— А что, как-то особенно? — Тадео близоруко сощурился и присел на корточки перед очагом. — Слушай, и правда ведь…

— Между переплетами слои пепла. Кто-то старательно переложил книги корой или сосновой щепой, чтобы лучше горело. Это дело небыстрое. В сиюминутной ярости такое не сотворишь.

— Как ты углядела?

— Просто ты стесняешься носить очки. А зря…

Черныш наконец-то зажег огарок сальной свечки. Он протянул его Эрме, но вошедший Крамер отобрал у него свечу и озадаченно уставился на мертвую птицу.

— Это что за дичь такая? — угрюмо вопросил он. Эрме невольно хмыкнула.

— Да вы остряк, капитан, — заметил Тадео.

Крамер непонимающе пожал плечами: то ли в шутку, то ли всерьез. Он шагнул вперед, повыше поднимая огарок и давая Эрме возможность как следует рассмотреть убитого ястреба. Она подошла, зажимая нос перчаткой.

Это была крупная птица. Темно-серые, с синеватым отливом перья крыльев были грубо изломаны, на рябой, залитой кровью груди виднелась рана от стрелы. Как видно, ястреба подбили в полете, и он падал с большой высоты. Три колышка пробивали тело ястреба насквозь, вонзаясь в трещины каменной кладки и удерживая птицу на стене, словно пародию на охотничье трофейное чучело.

Приглядевшись, Эрме поморщилась: кто-то затолкал в птичий клюв уголек.

Эрме представила, как роскошно смотрелся бы такой ястреб, взмывая с перчатки в небо. Распластанная красота, уничтоженная и униженная сила.

— Что за гадина так поглумилась над живой тварью? — пророкотал Крамер. — Ты, — обернулся он к Чернышу. — Знаешь, кто мог такое сотворить?

— Убьешь ястреба — позовешь беду, — отозвался Черныш. — Все знают. Лес рассердится. Горы разозлятся. Никто так не сделает — ни мы, ни озерные.

Эрме отметила это «мы». Странно, она всегда думала, что вся жизнь на Тиммерине сосредоточена вдоль береговой линии. Но оказывается, существовали некие лесные обитатели, достаточно многочисленные, чтобы противопоставлять себя «озерным». Надо же, новость. И Тадео явно был в курсе дела. Впрочем, ему по должности положено.

— Что же получается? Некто пробрался в «скорлупку», ничего не взял, но сжег книги и испакостил стену мертвой птицей? Нет, это точно не просто вор.

— Он уничтожил все книги и записи фратера Бруно. Он убил ястреба, а если верить словам отшельника, именно ястребы являлись источником его прозрений. И все это сделано накануне моего приезда сюда…

— То есть ты думаешь, — Тадео умолк, но и так было понятно. — Но кто? И с какой целью?

Эрме не