Напарник обмену и возврату не подлежит - Лена Тулинова

– Суарес! Сеньо! – окликнул кто-то, и оба молодчика как-то заметно сникли и даже съёжились.

Человек лет, быть может, сорока, с худым плоским лицом и светло-серыми глазами навыкате быстрым шагом подошёл к их компании и окинул быстрым взглядом сначала Везунчика, а потом Гатто. После чего вернулся к Везунчику и снова его осмотрел.

– На работу? – спросил быстро и, не давая опомниться, добавил: – Что за колбасу ты тут продаешь этим придуркам?

– Пильзанскую, – широко ухмыльнулся Везунчик, понимая, что теперь-то разговор пошёл настоящий. – Со мной чужая канарейка, но пока её не трогай. Предложи ему сыграть в кости, поглядишь, как он выкручивается.

– Феликс, – напрягся питомец Ферры, – что ты такое…

– Он совсем ещё маленькая пташка, – недоверчиво сказал сероглазый. – Кости он не кинет, он даже на простом деле наделает шоколаду.

– Вы ведь тот, о ком я думаю? – спросил Гатто, и Везунчику пришлось дёрнуть его за руку, чтобы тот немного помолчал.

Настала пора говорить тем, кто умеет находить общий язык не только с полицейскими, но и с бандитами.

– Я мысли читать не умею, – спокойно сказал сероглазый. – Но если ты ищешь неприятностей, не ищи дальше. Они уже тут.

– Может, их обоих притопить по-тихому под пирсом, да и делов? – спросил один из краснорожих.

– Пташку лучше не трогать, капо… питан, – поспешно сказал Везунчик, глядя в ледяные серые глаза.

– Как ты меня назвал?

– А как вас называют, вы разве не капитан? Падроне?

– Кам Сенти, – кисло сказал Сенца-Теста. – Просто кам Сенти. Я спросил – ищешь работу?

– Работа у меня уже есть, – заверил его Везунчик. – Как и у этого парнишки она уже имеется. Но знаете… мелок нынче жемчуг. Не жемчужина, а так, – он показал ноготь мизинца, – я бы сказал – маргаритка. Вот мы и решили, что капит… Кам Сенти даст нам кое-что получше.

– И в каком таком саду растут нынче маргаритки? – спросил Безголовый.

– В столичных садах чего только не растет. Но садовник нынче не слишком доволен делами. Хотелось ему быть ловцом жемчуга, а не разводить цветочки. Так что он взялся за старые дела, хочет раскопать кое-что в таможенных журнальчиках. Документацию-то у вас, говорят, ведут от души хорошо. А?

Гатто, по счастью, помалкивал, не вмешивался. По его лицу, по лучистым карим глазам, нежным, как у девушки, читалось, что мальчишка в некотором замешательстве.

– А новичка зачем с собой потащил? – кивнул на него Сенти.

– Новичка мне навязали, но сказать по правде, он не с нашего сада, – Везунчик изо всех сил подмигнул обоими глазами по очереди. – Так что если мы его вернём туда, откуда взяли, целым, но слегка напуганным – будет самое то.

– Чей он? – спросил Сенти. – Если он не из упомянутого цветника, то?..

– Он скорее с потонувшего кораблика, – намекнул на знак Канова, лодку с парусом, Везунчик. – Ходят слухи, что остатки некогда славного семейства лодочников хотят восстановить былое влияние на побережье. Но птенчика лучше пока не щипать. Пригодится целеньким.

– Для чего же?

– Как, – деланно огорчился Везунчик. – Вы не смотрите кино про шпионов? Из таких малышей можно сделать двойных агентов.

На лице начальника таможни отобразилась занятная смесь сомнения, раздумий и интереса.

– Вы мне не нравитесь. Оба, – изрёк, наконец, Сенти. – Уже два десятка лет ни Де Ритта, ни Канова сюда носа не кажут. А тут в один день – оба.

– Этот шнырял ещё вчера, – один из молодчиков, предположительно, Суарес, подцепил Герваса за шиворот пальцем.

– Если нам дадут сделать один-единственный шаг – мы или откланяемся, или будем рады посотрудничать, – заявил Везунчик, – зависит от того, что вы выберете, кам Сенти. Поверьте, мы многое знаем и умеем, даже канарейка не просто поёт песенки, а кое-чего стоит. Не далее как на той неделе он участвовал в перестрелке в столичном кинотеатре и смылся, пока не замели. Его отстреляла сама Железная Фея, если слышали о такой.

– В газете не писали ни про какую фею, – сказал Сенти.

– Ну как же? Детективша, чей помощник попал по одному Де Ритта, а она по второму, – подсказал более сообразительный из двоих дуболомов. – Я читал недавно.

– Её прозвище попало в газеты, а знаете, кто его придумал? – Везунчик гордо ткнул в себя большим пальцем. – Ваш покорный.

– Так, – кивнул Сенти. – То есть вы тоже за нею приглядываете?

Гервасу не понравилось это «тоже».

– Только мы за нею, сироткой, и приглядываем, – сказал он с достоинством, – больше-то некому.

– Ну да, ну да. И что вы хотите?

– А вы? – спросил Гатто своим ужасно вежливым тоном.

– Чтобы вы как можно быстрее отсюда убрались. С вашей феей мы разберёмся и сами, – ответил Безголовый. – Вам-то что надо?

– Подчистить кое-что в журналах, если там ещё не подчищено, – охотно пояснил Везунчик.

– Феликс, – шепнул Гатто. – Не забудешь про мою просьбу?

– Да, Феликс, отвечай, – ухмыльнулся предположительно Суарес.

Ну просто рожа у него была более суаресная и менее ослиная.

– А, ты просил выяснить, что же произошло с твоим семейством? – как бы припоминая, спросил Везунчик. – Точно! Видите ли, папашу, мамашу и старшего брата нашего малыша замолчили в порту примерно в то время, как ваше падронство начали тут падронить. Никак не можем его убедить, что это сделали его разлюбезные Канова.

– С чего ты взял, Феликс, что я имею какое-то отношение к лодочникам? – огрызнулся Гатто.

– Ты всегда хорошо поёшь, Кенар, но забываешь: Чикко отлично слышит, когда птичка фальшивит, – ухмыльнулся Везунчик и повернулся к Сенти. – Похоже, сегодняшний день решит судьбу малыша. Останется ли он жив или присоединится к семье? Вот вопрос.

Безголовый капо окинул их обоих долгим взглядом.

– То, что вы тут мне чирикаете, звучит так бредово, что я склонен поверить. К тому же оттого, что вы пороетесь в бумагах, я лично не вижу себе никакого вреда или убытка. Садовники и лодочники