Броуновское движение - Алексей Константинович Смирнов

этапу. И наш баклан стал ладиться к малолетке, не зная, что это уж вовсе впадлу, и получил от малолетки по роже. А потому нашел себе место возле параши (у сортира, на каком-то ящике) и притих.

Через неделю наш кот погиб под какими-то злыми колесами. Его звали Бонифаций.

Приснился кошмар

Приходит ко мне человек, чтобы на компутере прокрутить бобину с БГ. Вспыхивает экран. И вдруг, вместо привычных буковок и маленького целеустремленного человечка в углу появляется сообщение о пожаре в компутере: The system is burning! The system is burning! А прямо по центру (прости меня, Господи, грешного!) - встревоженная Божья Матерь в переднике, объятая пламенем, и гуси от нее бегут, гуси, спасать Рим не то от чумы, не то от антиглобалистов. Из-под рабочего же моего стола действительно валит дым, все полыхает, изображение меркнет, процессора больше нет, и денег у меня на него нет тоже (смычка с реальностью).

Сонное ведомство, поняв, что переборщило, в утешение поспешно перенесло меня флиртовать с одной поэтессой, да еще попыталось развлечь курьезом насчет одной пожилой профессорши русского языка, которая спьяну поскользнулась, опрокинулась, и все у ней задралось, и так она и скользила по льду до самого дома, а я вел якобы подсчет, сколько улиц и переулков за этим наблюдают: один, два, три, четыре...

Но поздно.

Я проснулся. Ужас был так силен, что пришлось пойти покурить.

Успокоился немного.

За ночь компьютер горел еще один раз, но был уже стареньким телевизором, который все равно жалко.

Мальчик с плаката

В перестроечные годы мне не раз попадался на глаза плакат: маленький (ну, не очень и маленький) мальчик обнимает нечто вроде папиных ног со словами: Папа, Не Пей!

Где именно мне встречался этот плакат, оговаривать ни к чему.

И я по наивности думал, что это несколько идеализированный мальчик, лубочный. Собирательный.

Но вот однажды, в те же годы, мне случилось по дремучей глупости угодить на сборы в Североморск. Нас там таких дураков-докторов оказалось штук восемь.

И было дело, дали нам с рентгенологом увольнительную в Мурманск. Точнее, не увольнительную, а просто позволили ехать, куда угодно, потому что мы никому не были интересны.

Мы и поехали. Фамилия рентгенолога была Жихаревич, если не ошибаюсь - называю для удобства, ибо никакого криминала в этом не вижу.

В Мурманске у этого Жихаревича жил старинный институтский приятель, заведующий отделением в поликлинике. И он, Жихаревич, меня немедленно к нему увлек. Приятель - ну, пусть он будет Сан Санычем, скажем - обрадовался несказанно. Быстренько свернул пространство, в смысле - фронт работ, посадил нас в казенный газик и повез искать спиртные напитки: время-то стояло злое. Купили мы чего-то бутылок пять, не то Стугураш это страшное называлось, не то Флуораш.

После этого Сан Саныч привез нас в семью.

Семья сразу куда-то делась, и мы остались на кухне. Я ровным счетом ничего плохого не сделал, посидел с ними и очень быстро уснул. Меня отнесли в какую-то далекую комнату и там положили на чистое белье. Утром я проснулся и осторожно, не до конца одетый, вышел попить воды. Жихаревича не было. Глазам моим предстала ужасная сцена.

Посреди кухни стоял бесконечно виноватый глава семьи, оказавшийся безупречным семьянином, который только и мог, что кивать с надрывными словами: "Да, да". Жена стояла с каменным лицом и смотрела на меня с ненавистью. Восьмилетний малыш, точная копия мальчика с плаката, оглядывался на меня со страхом, прижимался к папиным коленям и повторял: "Папа, не пей!" "Да, - со значением вторила ему мама, - папа, не пей!"

Пятясь и кланяясь, протестующе выставляя ладони и мотая головой, я бежал.

Гаврош

Какая-то усталость в разных членах, и все же - дата.

Двенадцать лет назад в нашей стране случилось очередное ГКЧП.

Я думал - стыдно ли рассказывать о тех днях, или нет?

Решил, что нормально.

Давайте сначала восстановим обстановку. Человек, который все свои двадцать с небольшим лет подозревал, что нечто не так, но не имевший источников информации, вполне мог рехнуться от одного Шаламова, не считая других публикаций. Именно таким человеком я и был, мне тогда было двадцать семь лет. Поэтому не стоит удивляться тому, что я, услышав по радио разные приятные вещи, заболел острой паранойей. Машина защитного цвета, ехавшая где-то в отдалении, по своим делам, возбуждала во мне мысли о колоколе, который звонит по мне - ведь я же, как-никак, Солженицына и Булгакова перепечатывал на машинке!

Машина проезжала мимо, и я с облегчением вздыхал: еще не войска.

Ближе к вечеру обстановка накалилась.

Я, уже осатаневший от любви к советской власти, решил идти на баррикады.

Я всерьез думал, не взять ли с собой топор, но домашние отговорили меня.

В голове мешались события прошедшего дня: демонстрация, митинг, собчак, карикатурная корова-ГКЧП, ненавистные в будущем казаки (якобы), которые проскакали по Невскому верхом с развевающимися трехцветными флагами, им аплодировали, им хотели дать, их хотели напоить, но нечем было - факт, уже достаточный для революции.

Чем была прекрасна эта сомнительная революция? Я всех любил.

Я прибыл на Исаакиевскую площадь около двух часов ночи. Там уже ходил один нынешний ЖЖужер, я не буду его называть, потому что не знаю, понравится ли ему это. Он готовил коктейль Молотова из бутылки, жидкости и тряпки.

Перевернули компрессор. Я, как сущностный пролетарий, выковырял из Исаакиевской площади булыжник в качестве оружия на все времена.

Сверкали софиты, зачитывались манифесты.

ГКЧП, устрашившись отступило, и стало Щастье.

Я был юн. Юн, юн, юн, юн, юн.

Позитив

Думал я, думал, и решил исправиться.

В моих записях слишком много негатива, какое-то брюзжание, просто говно.

Нельзя так.

И вот я переменился в положительную сторону.

Не так давно я расписывал наш парк, в котором, по моему мнению, все совершенно безнадежно по путинским временам. Тишь, гладь, дорожки, указатели.

И я ошибся.

Там выстроили умопомрачительный детский городок. Пошли с дочкой - она с ума там сошла.

Я сидел на скамеечке, мирно курил и радовался.

Честное слово, классный городок. Мне очень понравился.

Но: есть капля дегтя. Есть она.

Слева от меня сели мамы. Я уважаю эту категорию людей - совсем недавно моя жена такой же мамой была. Они лопались жвачкой. Пусть.

Но справа!

В нашем парке, как и во всяком порядочном парке, есть бездомные собаки.

И вот я гляжу, в обществе мам слева появляется одна собака, помоечный