Джошуа - Микита Франко

лица за спину — наверное, на неё. Неожиданно он становится очень серьезным, даже хмурым, решительно берет меня за руку и подводит ближе к себе, как будто ограждая от неё. И тогда я успокаиваюсь: он мне верит.

Закрывая собой, он делает шаг вперед, спокойно отвечая ей:

— Спасибо за информацию, я приму к сведению. Можете идти.

Она разочарованно вздыхает:

— Ты ему поверил?

— А кому еще? Женщине, которую я вижу впервые в жизни?

Он издевательски выплевывает слово «женщина», и она, кажется, обижается: девушка выглядит не многим старше двадцати. Посмотрев в сторону, словно о чём-то подумав, она скрещивает руки на груди и неожиданно выдает:

— У него небольшой размер, сантиметров двенадцать, маленькая родинка у основания члена, шрам после аппендицита, — с вызовом смотрит на бледнеющего Влада. Я тоже бледнею. — Хочешь услышать еще какие-то подробности или достаточно?

Он поворачивается ко мне. Я качаю головой: хочу сказать, что это всё… ложь. Но одновременно с тем понимаю, что это правда: всё, что она назвала — правда. И Влад тоже это понимает.

Как такое возможно?

Она не без удовольствия смотрит на наши лица — насмешливо и отстраненно, как победительница. Кажется, прямо сейчас у меня рушатся отношения с лучшим из живущих на этой планете людей — с самым любимым, с самым желанным на свете мужчиной, — но мне не до этого.

Я смотрю, как она уходит. Нужный вопрос сам рождается в голове, и я окликаю её:

— Стой!

Она оборачивается. Сглотнув, я спрашиваю:

— Как меня зовут?

Она снова фыркает:

— Издеваешься?

Боже, только не сейчас. Не теперь. Я на пределе: у меня шалят нервы. Если пришла разрушить мою жизнь, так пусть доводит начатое до конца. Пусть поможет мне убедиться, что вся моя жизнь — ничего не стоит.

Я почти кричу на неё:

— Просто скажи моё имя! Это что, так сложно?!

Она сопротивляется:

— Не ори на меня!

Я отодвигаю Влада в сторону — грубее, чем хотел бы, — обхожу, и иду прямиком к ней. Мне кажется, я способен её ударить, оттаскать за волосы, убить. Но, приближаясь, заставляю затормозить на расстоянии полуметра, и сквозь зубы повторяю просьбу:

— Просто. Скажи. Имя.

Она долго разглядывает моё лицо, прежде чем отвести взгляд, насмешливо бросив:

— Джошуа.

Джошуа — Джошуa [15]

Я больше не выхожу. Выжидаю. Всё идёт не по плану.

Джошуа — Димa [16]

Сбывшиеся сны называют вещими. А как называют сны, которые повторяют события, которые ты уже переживал однажды?

Смотрю прямо такой. Про бабушку. Мне три года, за окном темнота, хотя еще не поздно — пять часов вечера. Просто зима, буран. Мы с бабушкой волнуемся: родители застряли в дороге, когда ехали от Иркутска, и у папы не заводится машина. Мы на связи по стационарному телефону: мама специально дошла до придорожного кафе, чтобы позвонить. Мобильных в нашей семье тогда еще не было.

Мы ждём новостей, и бабушка, чтобы отвлечь, рассказывает мне сказки об Иисусе. Как он сказал: «Встань и иди», и человек пошел, и как он передал мучения человека стаду свиней, и свиньи бросились с обрыва, а человек стал здоров, и как разверзлись облака, и глас с небес сказал: «Вот Сын Мой Возлюбленный. Слушайте Его».

Я заворожен. Спрашиваю:

— Он что, правда сын Бога?

— Конечно правда.

— А как он выглядит? Он похож на Бога?

— Никто не знает. Но Бог создал человека по образу и подобию своему.

Это удивляет меня еще больше:

— Я в точности, как Бог?

— Можно и так сказать.

«А Бог в точности, как я». Бабушка говорит, что Иисус на иврите читается, как «Иешуа». А «Иешуа» на английском читается, как «Джошуа». Но это уже говорит папа, когда они с мамой возвращаются домой. Джошуа Барнетт — любимый папин боец.

Меня будит шум голосов.

— Вытащить. Его надо как-то вытащить.

Речи, как в родильной палате. Только на моей кухне. Открываю глаза, даю себе минуту другую, чтобы прийти в себя. Встаю, выхожу из спальни, остановившись в дверном проеме смотрю на этих двоих: их взгляды в тревоге замирают на моём лице. Ждут, что я дам им знак.

— Это я, — говорю. — Всё ещё я.

Ребята с разочарованием выдыхают: опять. Уже вторую неделю мы пытаемся выманить Джошуа.

В ночь после бара я не спал: вытаскивал детские воспоминания, крутил в уме слова родителей, анализировал сеансы с Алией. Еще недавно был уверен, что в детстве видел Джошуа также хорошо, как и других людей, а теперь кажется, что на его месте всегда была пустота. И какое-то время я даже понимал, что там пусто. А когда перестал?

Ничего не помню. Не помню его с девяти лет. Думал, мы поссорились — из-за тренера и той откровенности. Из-за того, что я не поверил ему, посмеялся. Это был бы справедливый повод для ссоры. А теперь уже не понимаю, где правда.

Я не напуган. Чак Паланик написал «Бойцовский клуб», а Дэвид Финчер его снял, благодаря этим двум я понимаю: меня просто перемкнуло. Заболел. А если заболел, можно вылечиться, ведь так?

Когда рассказал Владу, что в детстве играл с воображаемым другом по имени Джошуа, и теперь он стал отдельной личностью, совершающей поступки, с которыми я не согласен, Влад ответил, что это «самое дебильное оправдание измены, которое он когда-либо слышал в своей жизни».

У Влада травма. Предыдущие парни ему изменяли — оба. Так что он, должно быть, слышал много оправданий.

Я попросил его довериться мне: напомнил про нож возле шеи, и его слова: «Это был не ты». Это правда был не я. Сказал, что Джошуа, возможно, агрессивный, и от него нужно избавиться. Мы провели целый день в молчании, после чего он сказал:

— Ладно, показывай этого своего… моджахеда.

Но я не знал, как его показать.

Тогда мы решили найти Вету — думали, она понимает, как его выманить. Приехали в тот же бар на следующий день, выцепили её за тем же столиком, рассказали нашу версию про раздвоение личности. Она была пьяная, спросила:

— Ты, мать его, Тайлер Дёрден?

Я сказал да. Она засмеялась грубым, низким, не своим голосом, как алкоголичка, и я подумал: у неё проблемы.

Но у меня тоже были проблемы. Я попросил её помочь выманить Джошуа наружу. Она посоветовала говорить «кс-кс-кс» и причмокивать. Мы решили уйти.

Она догнала нас у выхода и пошла рядом, сказала, что теперь ей тоже хочется разобраться, она