Ост-фронт. Новый век русского сериала - Денис Горелов

странице накрывало стойкое желание, чтоб всех действующих лиц к концу перебили. Всех, кроме Немца, наблюдавшего махновщину подельников с бесстрастием Немца из «Брата»: смиренно, но без снисхождения.

Чуткий автор услышал волю читателя и начал зачистку. Золотое голливудское правило «Преступление не оплачивается», согласно которому грешник обязан сесть или умереть, пришло в новую Россию с поправкой на христианский закон: отъем больших денег — грех невеликий, а вот за пляски на побежденных умрут все, даже бабы.

Перенести на экран эту ветхозаветную норму режиссер Урсуляк не мог, ибо давно слывет хранителем до него сложившихся мифов. Если война — то как встарь, без перехлестов. Если евреи — то как у Бабеля, ламца-дрица с одесским выговором. Если «афганцы» — то коллективная совесть, вся из себя усатая-полосатая.

Поэтому все, что красит солдат империи, снято с блеском и огоньком. Бои «за седьмым перевалом». Пиратский заезд в положенные, но проданные дома. Разгром попутавшей братвы в бассейне «Чунга-Чанга» под «Рамамба-хару-мамбуру» — кадр года, который уйдет в сеть отдельно и соберет свои тыщи просмотров, к бабке не ходи (с музыкой у Сергея Владимировича вообще отношения ювелирные: песенка про «самый волшебный цветок» вышибет слезу у любого гоблина, а решение начать фильм «Прекрасным далёко» и гаданием гостьи из будущего, что с кем станется в 90-х, — великий ход, и если за него надо благодарить сценариста Тилькина, то и Тилькину слава).

Все же, что компрометирует веселых атаманов, сознательно убрано в тень. Книжный Лихолет, стряхнув с пятнадцатилетней Тани одноклассника, тут же брал ее в наложницы. Штурмуя «Юбиль», майор ГБ говорил: «Скажи спасибо, что тебя взяли за бандитизм, а не за растление малолетней». Легионеры не пялились в ящик на футбол, а трясли дань с ларьков, шалманов, шиномонтажей и секонд-хендов. И давили их гнездо за то, что нагнули город, а не за отнятые у него дома.

Роман Иванова — о черной бездне «рабочих кварталов, где нету работы». Где каждый знает, с какого конца бутерброд есть, и презирает живущих на зарплату. Где девочки бьют вчетвером одну, а жены пихают мужей в боёвки, потому что «надоело быть нищей». Уже с середины автор пишет слово «ненастье» со строчной — не как деревню, а как подлое время, выжимающее из человека самую донную дрянь.

Режиссер же намеренно снижает градус дна, чем напрочь убивает интригу. Кто-то в самом деле верит, что это стадо бухих клоунов подмяло под себя миллионный город? Что оборотистый мальчик из мэрии с джипом станет есть на рабочем месте «доширак»? Что стая диких урок разрешит снимать свои рейды на видео? Зачем, для прокурора? Желание все беды списать на злого Ельцина и закрыть года глухие его новогодним отречением привело к сакрализации Новых годов вообще — в один из вечеров за три серии их справляют трижды, напрочь при этом забывая про чеченскую войну. Эпопея вымогателей настырно утепляется советско-антисоветской клоунадой любимого урсуляковского артиста Маковецкого — что мило, но неуместно. Выбор на роль ледяной твари майора Басунова крайне юно выглядящего Александра Голубева поначалу тоже смущает — но классный артист Голубев заставляет забыть о своей внешности Алеши Карамазова. Смотрит прямо, говорит тихо и так, что его хочется тайком перекрестить. Так бы и всем прочим — Быченке[34], Сучилину, Гайдаржи, — но тут уже не срослось. На их фоне, конечно, хорошо смотрится Александр Яценко в роли Немца — но он на любом фоне смотрится хорошо. Да и ему, признаться, противопоказано одиннадцать серий ходить с одним и тем же выражением озабоченности на лице.

Из этого вывод. Заводные, идейные, яркие моральные уроды с ОПГ «Коминтерн» были не жертвами хищных 90-х, а их активными творцами. И все, что потом приключилось с их братством, идеей, штабом и командирами, — они заслужили сами. С тех пор, как впервые сказали вслух: «Своё берем».

Это тебе не Тютчев «Мир! Дружба! Жвачка!», 2020. Реж. Илья Аксенов

За 90-е перед русской публикой отчитался дедушка Сережа Соловьев — фильмом «Нежный возраст». Он слушал рассказы своего подросшего сына о тех, кто так и не подрос, и попросил оформить в сценарий — Митя написал. Из семнадцати человек его компании в живых на тот момент оставалось четверо: разборки, суициды, хмурь, ДТП, просто долги, за которые взыскивали не склонные к сантиментам люди. «Это тебе не Тютчев!» — кричали бывалые ребята, оставшиеся в 90-х навсегда. Героя-идиота Митя сыграл сам, его лучшего друга наркомана Алексея Дагаева — Алексей Дагаев. В день премьеры он вмазался от души, и от компании осталось трое. Финальная комната из золотой фольги, в которой мертвые махали живым, была кичевым раем с песней Гребенщикова «Снился мне путь на север».

Митя умер сорокатрехлетним два года назад зимой. Такой конец у его истории о десяти негритятах.

«Мир-дружбу-жвачку» делали те, кто был тогда моложе и с кем период потому обошелся мягче. Про 90-е, как про армию, принято вспоминать ужасы, а в голову лезет одна легкомысленная дурнина. Счет в у.е., журнал «Андрей», кино «Двойной удар» и ламбады-ваучеры-«амаретты». Песни «Мой ненаглядный, я твоя» и «Белая ночь, ослепительно белая». Теплые крыши с плавленым гудроном, теплоцентраль в две трубы, теплый дядин ПМ в пазухе «на всякий случай», концерт «Агаты Кристи» в ДК «Металлург», теплое чувство «моя девчонка» и «мы с ней ходим» — такое не у всех было в детстве, но хотелось всем и случалось рядом, в шаговой доступности. Мальчик с самым ходовым в России именем Саша рос в приличной и потому бедной семье в неприличные времена мелкооптовых рынков, пробитых ментов, терок славянских и кавказских ОПГ и слишком ранних пробоев на взрослую подляну. Делил Братство Крыши с Вованом, Женей и Илюшей, с переменным успехом отвоевывая квадраты жизненного пространства у команды Цыгана, взрослой группировки Зураба и у жизни вообще. Лицом (исполнителя Егора Губарева) Саша был вылитый Митя Соловьев, а его папу-рохлю звали Федор Иванович, как Тютчева: без отсылок к «Нежному возрасту» рассказывать о детстве 90-х уже некомильфо. Конечно, так себе, скажут, постмодернизм, мало ли в России Федор Иванычей — но фамилия у папы была Рябинин, как у Басилашвили в «Вокзале для двоих», а у дяди, лидера «афганской» бригады, — Волков, как у командира шпаны в другом гимне постсоветскому детству «14+» (это хорошо запомнилось, потому что фильм про Волкова ставил режиссер Зайцев). Волковых и Рябининых полно, а этапных картин, стоящих оглядки, всего две.

Символично, что ни словом не помянута школа. Ну да, лето, крыша, но у большинства это