Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск третий - Альманах Российский колокол

страх, то конформизм.

Я цепь свою любил и, начищая звенья,

Карабкался наверх по ней, сползая вниз.

А в краткости борьбы я выбирал длинноты,

В бою за долг и честь предпочитал бежать,

В мелодии любви брал четвертные ноты

И позволял властям себя в ошмётки сжать.

Смеялись надо мной тенденции статистик,

«Скорее жив, чем мёртв», – твердили мне врачи.

И, познавая соль общеизвестных истин,

Я жёг чужую жизнь на пламени свечи.

И, галькою морской во чреве волн поёрзав,

Был огранён рукой небесного Отца…

Я отделил в себе поэзию от прозы

И с верой целовал еврейские сердца.

За что же мне теперь холодной прозренье,

Как больно ощущать гриппозный Бухенвальд…

В осенний зной судьбы живыми входят тени,

Которых Б-г, смеясь, в Израиле собрал.

Закрытые на год, как в бункерах, в молельнях,

Увянут дети дня в безмолвии ночей.

И память стариков растает в богадельнях

По воле нервной неразумных палачей.

Оставшихся дышать сожжёт горячим ветром,

Заплачет из безглазья выдуманный страх.

Уйдёт блестящий век в ковидовое ретро,

Где Б-гу не спасти распятого Христа.

Останутся в живых лишь храмовые крысы

И образы богов из прерванных молитв…

Чума бездыханных своих прибрала чисто,

И новый Соломон в Евангелии спит.

А я слепою лошадью опять вращаю ворот,

Слова терзаю в строчке смертною тоской…

В окне уже сожжён фонарным светом город,

До будущих колен присыпанный песком.

Искусство смерти

Родившись, человек не обречён.

Да, он умрёт, и прах его остынет…

Неважно – он глупец или учён,

Он свят или во всех грехах повинен.

По жизни он герой или червяк,

Властитель дум иль таракан запечный…

Тот, кто никто и звать его никак,

Творец миров или жуир беспечный.

Блюдущий честь или ничтожный трус,

Блестящий денди иль вонючий нищий…

Уход его – не минус и не плюс,

В нём даже грозный хищник станет пищей.

Искусство смерти – не покой души

В преддверии намоленного рая,

Не по полушке сбитые гроши,

Которые мы детям оставляем.

Не труд по воздвиженью пирамид,

Не доброта, способная на жертвы.

Родившийся живым уже убит

В последний раз, когда он умер в первый.

Не нужно к ней стремиться загодя,

Умы смущая вдохновеньем смутным,

Искусство в том, чтобы, в неё придя,

Остаться временем, что тает поминутно.

Уйти в туннель, где инороден свет,

И, даже смерть свою себе прощая,

Быть где-то, где кончается рассвет,

И в этом где-то жить переставая.

Уже не сожалея ни о чём

И лишь себя в себе воспринимая,

Стать, как и все, ещё одним ключом,

Который ничего не открывает.

Молитовка

Пришла искусная беда стоустая,

Глаза затучила, прикрыла рот…

Меня невинную в тоску былинную

Господней милость не уведёт.

И в осень серую живу я с верою.

Мир Б-жьей милостью навеки свят.

А я таковская, а я поповская

И верю в Господа и ангелят.

Грустят прохожие, но имя Б-жие

Не даст нечистому нас извести.

Христовой святостью рассеет напасти,

И мир сподобится опять цвести.

Душа смиренная и тело бренное

Всевышним промыслом удержат свет.

Я баба грешная, но миру внешнему

Небесной милостью найду ответ.

И в дождь неистовый, под небо низкое

Надежду святостью я окрылю…

А я сикстинская, а я раввинская,

В кого я верую – того люблю!

«Мы прячем прожитые годы…»

Мы прячем прожитые годы

В карман истёртостью монет…

И, низко кланяясь природе,

Не видим старости примет.

В подкорку память загоняя,

В тоске выкашливаем смех.

И, чем-то руки занимая,

Вместо волос ласкаем мех.

И, день за днём купив в рассрочку,

Клянёмся к смерти всё вернуть.

А рядом – сыновья и дочки

Не наш отшагивают путь.

Страх у мужчин воняет женским,

И краткость плачет от длиннот.

А всё, что раньше было блеском,

Патиной покрывает пот.

Мы есть. Но только в том, чем были.

И испражнения ума

Подмышки золотом костылят,

Которым мёрзнет Колыма.

Балет дрожащих рук постыден,

И дым из труб по-детски жёлт…

Иду, другим почти не виден,

Как полузатонувший плот.

Не годный даже на запчасти,

Уже ошибочный, как брак,

Себя иной вручивший власти

И неспособный сжать кулак.

Всё ниже облака и птицы,

Зимой – жара, а в зной – снежит…

Но сердце продолжает биться,

И кровь из ран ещё бежит.

На прогулке

Ах, море! Вечная кокетка…

Зарёй окрашенный слегка,

Глазище голубого цвета

Под веком жёлтого песка.

Любуюсь вновь волной игривой,

Урок отхаживая свой.

Иду – коричнево-красивый –

Я в белой майке хлопковой.

По миру носятся простуды,

И в грусть затягивает день…

А я как будто не оттуда,

Как убегающая тень.

И мне не стыдно быть счастливым

От свежести воздушных струй

И ветра Хайфского залива,

Что в губы дарит поцелуй.

Пускай поскрипывает тело

И кожу покрывает пот…

Но майка остаётся белой.

И влаги жизни